Он схватил руку инженера, энергично пожал ее.
— Если мятеж принесет нам победу, то во многом будем обязаны вам!
— Согласен с вами, — поддержал Глюка Тонни. — Криз сделал невозможное и намного ускорил события.
— Да, этот вариант мятежа реальнее и надежнее, чем захват промышленного пояса биорами, находящимися в смене. Возможность весьма проблематичная и связанная с большими жертвами. Тем более, что и Кнок, на которого мы так рассчитывали, взят с поличным, и наша надежда на оружие рухнула.
— Он нас не выдаст? — спросил Глюк.
— Исключено, — ответил Бэм-старший. — Он и знает очень мало, почти ничего. Но все-таки смогут ли они завтра начать. Нам надо опередить Вольфа.
— У них уже все подготовлено. Известно, кого привлечь к мятежу и где находятся их капсулы. Почти все ночи они проводят под зонами своего жилого и промышленного поясов.
— Тогда завтра. Кто им сообщит? — спросил Глюк.
— Я еду сейчас на связь, — ответил Криз, — специально, чтобы передать это.
— Ты подготовил ему прикрытие? — спросил Бэм-старший у сына.
— Да, Гарди ждет его у себя дома. Не бойтесь его, Криз, он с нами.
— Ты сказал ему все? — нахмурился отец.
— Нет, только намекнул. Он еще не созрел для всего.
— Я понял так, что они будут сосредоточиваться в этих распределителях? — спросил Глюк, думая о своем.
— Конечно, — ответил Криз. — Оттуда они уже будут проникать под объекты промышленного пояса.
— Элемент внезапности — это реальный шанс на успех, по крайней мере, на первом этапе, — заметил Глюк.
— Извините, господа, мне пора. У биоров вот-вот закончится смена, и если мы очень опоздаем, то агенты могут не допустить нас в капсулы. А мне сегодня непременно нужно встретиться с биором — своим связником, поэтому пришлось придумать аварийную ситуацию. Для отвода глаз поковыряюсь в нескольких капсулах. Риск, конечно, есть, но кто из нас не рискует. До свиданья, господа! — Криз коротко кивнул и быстро вышел из кабинета. Чертеж он предварительно свернул и положил в карман куртки.
— Очень симпатичный молодой человек и большая умница, — заметил Глюк, когда за Кризом закрылась дверь. — Побольше бы нам таких!
— Он наш связной с вестниками. Никто так хорошо не знает язык знаков, как он. Я имею в виду инженеров, — добавил Бэм-младший.
— Я ухожу, — поднялся Глюк. — Нам надо хорошо спланировать свои действия, чтобы наша помощь мятежникам была ощутимой.
— Тонни, проводи господина Глюка.
Глюк и Тонни ушли. Бэм-старший опустился в кресло. Лицо его, утратив оживленность, как-то вмиг постарело. Выражение глубокой печали набежало на него, опустились уголки губ, резче обозначились морщины вокруг носа и глаз.
Из всех, кто принимал участие в разговоре, труднее было Мишелю Бэму, бывшему миллиардеру, входившему в первую десятку самых богатых людей Миллитарии. На деньги Мишеля и ему подобных финансистов режим Бергмана осуществлял в Миллитарии свою главную цель: вооружение, вооружение и еще много раз вооружение.
У Глюка совесть чиста и перед людьми и перед самим собой. Все, что он сделал здесь, вырвано у него насильно, он жертва. Впрочем, нет, в Глюке и таких, как он, еще осталось то, что отнять невозможно: ненависть к насильникам, любовь к свободе и готовность пожертвовать собой, но только не изменять себе.
Бэм усмехнулся своим мыслям. А они, дураки, мечтали остановить человечество. Какая чудовищная, какая трагическая самоуверенность! Если за четверть века никто не мог переделать одного Глюка, то чего могли добиться там, где столько солнца, столько ласковой, щедрой земли, столько свободы и человеческой радости!
Когда все это началось в нем? Наверное, давно — еще наверху, когда понял, что поражение неизбежно. И сколько лет терпит здесь самого себя, свое прошлое, страшное прошлое, скрывает от Ангелины, боится. Хорошо, что есть Тонни, единомышленники, хорошо, что он преодолел самого себя и стал на путь борьбы. Останься наверху, он понес бы заслуженную кару за свои дела, и пусть бы. Теперь уже ничего не вернешь, но можно вернуться, хотя бы ради того, чтобы еще раз вдохнуть в себя воздух, согретый солнцем. Как жестоко обошелся он с самим собой!
Бэм застонал от боли, резанувшей сердце. Не смогло оно безучастно вынести беспощадного натиска на самого себя. Но хватит, довольно терзаться и стонать. Жизнь — единственное достояние, которое он получил без всяких усилий со своей стороны, требует, чтобы остаток ее он истратил ради жизни, а не смерти. И тогда, быть может, он вернет хоть малую частицу своего долга.
Лицо Мишеля просветлело, разгладилось, помолодело.
Минутная и часовая стрелки на циферблате контрольных часов сошлись на цифре восемь, и в ту же секунду на пищевом комбинате раздался пронзительный звонок, извещавший об окончании первой смены…
Нареш — носильщик из расфасовочного цеха, которого Эчар представлял Крайту, едва передвигал ноги. От цеха до подземного перехода недалеко, но Нарешу после смены путь показался бесконечно длинным. Налитое невыносимой усталостью тело, подобно тяжелому грузу, пригибало его к земле. За смену он относил на склад более пятисот ящиков, заполненных пищевыми брикетами. Еще не так давно операцию выполнял автомат, но он вышел из строя, и его не смогли отремонтировать — не оказалось деталей, и тогда работу автомата переложили на биоров. Все старело, и оборудование тоже, его восстанавливали, но кое-что не удавалось отремонтировать. В первые минуты после смены Нарешу приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы брести, не выбиваясь из своей шеренги. Однако через некоторое время, взбодренный мерным шагом соседей по колонне, он как бы обретал новые силы.
Сегодня Нареш чувствовал себя очень скверно, и тут сказывалась не столько физическая усталость, сколько душевное состояние. Случилось самое худшее, что могло произойти. А ведь он предупреждал Феста, Лита и Риверу, чтобы они вели себя осторожнее, не увлекались языком знаков. Значит, кто-то раньше долго и внимательно наблюдал за ними. Либо фанатики, либо инженер цеха, либо старший инженер, либо агенты внутренней охраны. Наблюдателей в цехах более чем достаточно. Как бы там ни было, а Фест, Лит и Ривера уже никогда не сядут за конвейер.
Нареш искоса глянул на шагавших рядом с ним биоров. Угрюмые лица показались одинаковыми.
Колонна остановилась перед входом в подземный переход, забранный частой решеткой. Ждали, когда дежурные агенты на башне поднимут решетку. Наконец она качала медленно подниматься, сжимаясь в гармошку. Рядом с биорами не было ни одного агента, но они знали, что находятся под пристальным наблюдением. Стоило кому-нибудь из них шагнуть немного в сторону, и с башни непременно сверкнет молния и уложит смельчака на месте.
