И опять время сделало свое: постепенно утихла боль утраты, и быт, заменяющий на Корабле жизнь, опять привел все в норму. Полина родила дочь, назвав ее в честь бабушки Мартой. Материнство смягчило Полину, еще больше привязало к детям, к хозяйству, и она вскоре научилась прощать Свену то, что можно прощать мужу, близкому человеку, но не командиру. А вслед за этим пришла любовь, совсем непохожая на ту первую юношескую влюбленность, — спокойная, глубокая, зрелая. Правда, Полина не знала, полюбил ли ее Свен, и никогда не спрашивала об этом. Она привыкла думать, что полюбил, хотя он и не забывал Марго, Впрочем, ревность к памяти соперницы давно уже не тревожила Полину.
Она была вполне счастлива; дети росли здоровыми, добрыми, работящими; со Свеном ее связывала все крепнущая взаимная привязанность; и, размечтавшись, она уже видела у своей груди вторую дочь, потому что Кораблю нужна была девочка; и с удовлетворением поглядывала на старших — на быстро мужавшего Александра и хорошенькую Люсьен, очаровательно красневшую под его настойчивым взглядом, совсем как Марго краснела когда-то под взглядом Свена. И если иногда ее смущало слишком раннее повзросление детей или слишком перевешивающая чувства рассудочность, то на другой день радовала шаловливость и непосредственность. Ей не раз приходило в голову, что уж им-то, Третьему поколению, нисколько не мешает замкнутость пространства, что они, даже не слышавшие из первых уст рассказов о Земле, воспринимают ограниченный мир Корабля, как единственно возможное, данное от природы.
Как, наверное, тосковали по Земле те, Первые! Но уже для нее Земля была полуреальностью, полусном. А Третье поколение — это поколение Корабля, они родились здесь и воспитывались людьми, родившимися здесь. Едва ли они представляют себе Землю как мир, для них она всего лишь планета, подобно тому как звезда, к которой они летят, всего лишь звезда. Точка на карте вселенной, не больше.
Однажды Полина спросила Александра и Люсьен:
— Вам хотелось бы на Землю?
— Н-нет, — замотала головой Люсьен. — Я не знаю, какая она, Земля. Там очень много незнакомых людей, я просто растерялась бы.
Александр, прежде чем ответить, подумал.
— Здесь, на Корабле, наша родина, нам хорошо здесь. А на Землю… разве что посмотреть одним глазом, какая она. А насовсем — нет!
Полина и пожалела их, и позавидовала.
Так они и жили эти последние годы. Не чувствовалось никаких признаков надвигающейся катастрофы. Правда, иногда Овен барахлил, но это не в счет, они все барахлили время от времени, инстинктивно возмущаясь размеренным, как тиканье часов, существованием. Все шло хорошо, и вдруг — как гром среди ясного неба.
В чем же дело? Может, Свен возненавидев эти стены, превращающие Корабль в тесную кроличью клетку? Или так и не сумел забыть Марго? Нет, нет, нет, все это не то, совсем не то!..
Она не могла найти оправдания поступку Свена. Найдись оправдание, ей легче было бы понять его, простить, забыть, прийти в себя и все начать сначала. Должна ведь существовать причина «ухода», учит история, не мог же человек «уйти» просто так, из-за каприза, из-за минутной слабости. Если бы он, как настоящий мужчина, «уходя», подумал о ней, о ее терзаниях, о том, что она должна как-то объяснить его исчезновение детям, — уж он догадался бы оставить хоть записку, хоть какой-то намек, что ли. Но он «ушел» молча. Значит, или ему не хватило мужества, или он даже не вспомнил о ней в последние минуты. И не только о ней. Он не вспомнил о грядущих поколениях, о Цели, о долге, а это опять противоречит опыту истории: даже легкомысленная Ева «ушла», выполнив свой последний долг, родив Марго.
Чем больше рассуждала Полина об «уходе» Свена, тем чаще охватывал ее гнев: так поступить мог только человек, предавший Цель. Само право на уход, призванное охранять покой Корабля, Свен обратил во вред Кораблю.
Что же ей делать теперь, как вести себя с детьми? Дети, дети… Их трудно воспитать, но проще простого свести на нет плоды кропотливой многолетней работы. Одна ошибка — и разом рухнут все моральные устои, необходимые для того, чтобы выжить самим и вырастить следующее поколение. Если она не найдет, что противопоставить духу безразличия, идущему от поступка Свена, экспедиция окажется в опасности.
Но думай не думай, терзайся не терзайся, а придется записать в анналах Корабля:
17 ОКТЯБРЯ 2160 г. — УХОД СВЕНА.
И опять жизнь на Корабле потекла плавно и размеренно. Но теперь это нисколько не зависело от Полины. Она механически выполняла свои обязанности, с равной заинтересованностью занималась кухней и научными исследованиями по Основной Программе, задавала корм кроликам и разучивала с детьми Шопена, наблюдала за досугом малышей и часами бесцельно следила за перемигиванием индикаторов на пульте Консультанта — но мысли ее витали далеко от всего этого.
А большое хозяйство Корабля требовало внимания, прилежности, увлеченности. Еще больше времени и сил отнимали научные наблюдения и опыты. Бесчисленные датчики, шкалы, анализаторы, барометры, фотометры, термометры и дозиметры ежеминутно напоминали о себе, призывали к работе. Не только на каждого человека — на каждого кролика и карпа велся специальный журнал, куда регулярно заносились десятки очень важных цифр. Даже птички, беззаботные лесные птахи считались объектами уникального медико-биологического эксперимента.
В свое время Полина особенно любила копаться в огороде, может быть, потому, что здесь теснее всего переплетались интересы науки с хозяйственными интересами Корабля. Как будут вести себя растения в условиях длительного космического полета при повышенной радиации, искусственном освещении, искусственном климате? Отныне такой проблемы не существовало: растения-мутанты, растения-гибриды, выведенные Полиной, приносили неслыханный для Земли урожай. Да и вообще гигантская лаборатория, именовавшаяся Кораблем, ежедневно давала ответы на тысячи злободневнейших вопросов, жаль только, что так не скоро получат ученые Земли эти бесценные материалы.
В последнее время много забот взял на себя Александр. Ему приходилось работать и за себя, и за Свена, да и за Полину тоже. Он вел журналы, загружал хлореллой Синтезатор, чистил клетки кроликов и кур, менял воду в бассейне карпов, часами возился на грядках, вносил удобрения и пересаживал рассаду — словом, тянул за троих, не ведая усталости. И повсюду, как тень, следовала за ним Люсьен.
Однажды Полина сидела на зеленой скамейке в тенистом уголке сада, как всегда, погруженная в свои думы. По ту сторону бассейна Александр, азартно орудуя ножницами, подстригал деревья. Наверное, он не видел ее, он был слишком занят делом. Внезапно легкие шаги заставили Полину очнуться. За кустами мелькнул желтый комбинезон Люсьен, она оглянулась — и прильнула к Александру, обвив руками его шею. Нет, это был совсем не детский поцелуй. Полина, зная об их влюбленности, пожалуй, могла бы предположить и поцелуйчики, в конце концов, Александр уже почти взрослый, да и Люсьен прекрасно развита для своих лет, но такого Полина не ожидала.
