— Наши хозяева сняли мои фальшивые гнилые челюсти. Теперь я уже меньше похож на настоящего пирата, а? И если у кого-то из вас были подкорковые мозговые усилители или имплантированное оружие, вы их лишились. К счастью, никто не находился в зависимости от механических органов, иначе его уже не было бы в живых.
— О чем он говорит? — спросил Дольмаэро, сжимая ладонями виски.
— Некоторые жители пангалактики носят в своих телах разные устройства — оружие или коммуникационные приборы. А те, у кого не хватает денег на новые органы из собственных клонов, скажем на новое сердце, ставят механические протезы.
Низа пристально посмотрела на возлюбленного и серьезно спросила:
— А твое сердце из плоти, не из стали?
— Из плоти, — ответил Руиз.
Она замолчала. Бывший агент очень хотел бы узнать, какие мысли бродили сейчас в этой очаровательной головке и почему любовники опять стали такими чужими друг для друга. Неужели в этой перемене повинны генши?
Дольмаэро поднял глаза.
— В чем дело, Руиз Ав?
— Ничего особенного, — пробормотал тот.
— А-а-а, ладно, — старшина гильдии повернулся к Гундреду. — Ты, видимо, немало знаешь о тех, кто нас захватил. Можно задать тебе несколько вопросов?
— Я спрошу вашего предводителя, что он думает по этому поводу. А, Руиз?
— Дольмаэро — уравновешенный и неглупый человек, — серьезно ответил бывший агент. — Он обладает замечательной способностью рассматривать вещи под необычным углом. Кто знает, может, у него имеются любопытные наблюдения, которые принесут пользу всем нам.
Гундред дружелюбно кивнул.
— Почему бы и нет? Давай, спрашивай. Старшина гильдии задумчиво потер подбородок.
— Мы во власти рабовладельцев?
— Это точно, если не сказать хуже, — согласился моряк.
— И они предназначают нас… для чего? — Теперь Гундред смутился.
— Раньше я бы ответил, что они продадут нас тому, кто больше заплатит. Или отвезут к Лезвиям Нампа, если не найдут покупателей. Но теперь… Я не вполне уверен, есть тут кое-какие странности.
Руиз почувствовал, как что-то зашевелилось в глубине сознания. Какая-то параноидальная извилина в мозгу пыталась вселить в него уверенность, что все силы вселенной стремятся погасить частичку жизни, именуемую Руизом Авом. Обычно он безжалостно давил подобные мысли. Они могли привести к помешательству, а главное, снизить эффективность его действий. Однако, похоже, ситуация изменилась.
— Что ты имеешь в виду? — как можно спокойнее спросил бывший агент.
— Ну, во-первых, Желтый Лист. Почему гетман ее ранга проявляет интерес к столь жалкой кучке пленников? Прошу прощения, но никто из нас не может считаться ценной добычей.
Дольмаэро нахмурился.
— Руиз Ав говорил, что мы, члены труппы фокусников с Фараона, стоим немалых денег.
— Не сомневаюсь в этом, — кивнул Гундред. — Поверь, я вовсе не пытаюсь вас унизить. И все же… сами гетманы занимаются только очень серьезными делами. Обычными торговыми сделками ведают такие «голоса», как Геджас.
— «Голоса»? Что это значит?
— А-а-а… это один из наиболее интересных элементов родеригианской культуры, — менторским тоном пояснил бывший ученый.
Руиз вдруг ясно представил его на кафедре, читающим лекцию прилежным студентам. Хотя человек, обладавший меньшим жизненным опытом, по-прежнему видел бы перед собой только мошенника с покрытым вульгарными матросскими татуировками телом.
— Видите ли, — продолжал Гундред, — на Родериго, больше, чем в каком-либо другом уголке вселенной, процветают интриги, жестокость, предательство. Гетманы помешаны на проблемах безопасности и секретности. Когда новый член организации проходит посвящение, ему удаляют язык и гортань, чтобы он никогда не смог открыть посторонним секретную информацию. Отсюда «голоса», то есть люди, специально обученные угадывать желания гетмана и говорить за него!
Дольмаэро выпучил глаза от удивления.
— Гетман не может произнести ни слова?
— Никогда. Разумеется, сейчас это не больше чем стимул. Он ведь может воспользоваться компьютером или вокализатором. И все же вот вам еще одно доказательство того, что родеригианцы перестали быть людьми.
— Не понимаю, — возразил фараонец. — Я знал людей, которые родились немыми. Мне они казались вполне нормальными.
— Разумеется, — согласился Гундред. — Так оно и есть. Но, как я понимаю, на твоей планете не пользуются искусственными органами и все умирают в положенный срок, вне зависимости от количества денег.
— Верно, — коротко ответил Дольмаэро.
— Поверь мне, больные люди действительно немного отличаются от остальных. Но тот, кто живет со своим уродством, причем уродством добровольным, много веков, становится воистину чем-то страшным, и все события воспринимаются им совсем по-другому. — Голос моряка понизился до хриплого шепота. — Насколько важен язык — тот обмен мыслями, который поднял нас над животными? При его отсутствии как можем мы сохранить сострадание, сожаление… любовь? Может быть, вечное молчание придает родеригианцам особую силу. Но оно же делает их похожими на зверей и объясняет их нечеловеческую жестокость. Кто знает?
Дольмаэро был потрясен.
— Что может быть хуже работорговли и людоедства?
— Они не людоеды. Насколько я знаю, родеригианцы питаются только вегетарианской пищей, считая мясо нечистым. А что касается прочих их деяний, я сейчас слишком напуган, мне не хочется больше говорить об этих существах.
Он вновь улыбнулся старшине гильдии.
— Возможно, позже я привыкну к страху. Так уж устроены мы, люди, — постепенно осваиваемся в любых ситуациях.
— Благодарю, пока мне достаточно пищи для размышлений, — степенно произнес фараонец.
Вернулся Мольнех. Теперь он выглядел куда счастливее. Живот фокусника слегка округлился.
— Вон там ближайшая кормушка, — он указал налево, вдоль стены. — Эти шарики гораздо вкуснее, чем можно ожидать по их виду. Они сладкие и очень сытные.
Гундред хищно улыбнулся.
— Насколько я понимаю, ты собираешься сотрудничать с нашими хозяевами?
— Это почему? — изумился Мольнех.
— Ты сам себя откармливаешь для бойни. Обрати внимание на этих толстяков, — Мореход кивнул в сторону пленников, сидящих возле стены.
Руиз огляделся и убедился в правоте слов бывшего ученого. Их окружало множество невероятно тучных людей.
Фокусник смутился, но быстро нашелся с ответом.
— Я всегда совершенно бессовестно обжирался. И никогда не толстел.
— Тогда тебе повезло с обменом веществ, — коротко заметил Гундред.
