Я оставалась начеку, но когда я увидела первую звезду, я соединилась с тенями и угасла, как день.
20. Вид горы Фудзи с перевала Инуме
Сквозь туман и над ним. Дождь прошел чуть раньше. Вот Фудзи, тучи на ее челе. Этот вид производит достойное впечатление.
Я сижу на поросшей мохом скале и стараюсь запомнить все изменения вида Фудзи, когда быстрый дождь занавешивает ее, прекращается, начинается снова.
Дует сильный ветер. Снизу ползет туман. Царит оцепенелое молчание, нарушаемое лишь монотонным заклинанием ветра.
Я устраиваюсь поудобнее, ем, пью, смотрю, и снова продумываю мои последние планы. Все идет к концу. Скоро цикл замкнется.
Раньше я думала о том, чтобы выбросить здесь свои медикаменты в знак того, что обратной дороги нет. Сейчас я думаю об этом как о глупом романтическом жесте. Мне нужна вся моя сила, вся поддержка, которую я могу получить, чтобы у меня были шансы на успех. Вместо того, чтобы выбросить лекарства, я принимаю таблетку. Надо мной дуют ветры. Они накатываются волнами, но охватывают целиком.
Несколько путешественников проходят ниже. Я отклоняюсь назад, скрываясь из их поля зрения. Они проходят как привидения, их слова относит ветром, они даже не долетают до меня. У меня возникает желание запеть, но я себя останавливаю.
Я сижу довольно долго, уйдя в свои мысли. Так хорошо путешествовать в прошлом, прожить жизнь еще раз…
Подо мной. Другая таинственно знакомая фигура появляется в поле зрения, таща снаряжение. Я не могу разглядеть ее отсюда, да и не надо. Так как он останавливается и начинает разворачивать свое снаряжение, я знаю, что это фотограф из Шихиригахамы, пытающийся запечатлеть еще один вид Фудзи.
Я наблюдаю за ним некоторое время и он даже не глядит в мою сторону. Скоро я уйду, не узнав его. Я могу допустить, что это совпадение. На время, конечно. Если я увижу его снова, мне, должно быть, придется убить его. Я слишком близка к цели, чтобы допустить даже возможность существования пересечения.
Я решаю двинуться сейчас, так как лучше путешествовать перед ним, а не после него.
Фудзи-на-высоте, это было хорошее место для отдыха. Мы скоро увидимся снова.
Пойдем, Хокусай, пора идти.
21. Вид горы Фудзи от гор Тотоми
Ушли старые лесорубы, разрезающие стволы на доски, придающие им форму. Только Фудзи, заснеженная и покрытая тучами, осталась. Мужчины на картине работают по-старому, как бондарь Овари.
Кроме тех картин, на которых изображены рыбаки, живущие в гармонии с природой, это одна из тех двух картин в моей книге, на которых изображены люди, активно меняющие мир. Их работа слишком обычна для меня, чтобы видеть в ней изображение Девственности и Движения. Они, должно быть, делали ту же работу за тысячу лет до Хокусая.
Все же это сцена человеческого преобразования мира, и это ведет меня вглубь веков от нашего времени, времени изощренных орудий и крупномасштабных изменений. Я вижу в этом изображении то, что будет сделано потом, металлическую кожу и пульсирующую информацию нашего мира. И Кит тут же, богоподобный, оседлавший электронные волны.
Беспокойство. С точки зрения античной жизнерадостности, существующее положение не более чем мгновение в человеческой истории и независимо от того, выиграю ли я или буду побеждена, останется грубая материя, которая победит, несмотря на любые препятствия. Я действительно хочу верить в это, но я должна оставить подробности политикам и проповедникам. Мой путь лежит отдельно и определяется моим видением того, что должно быть сделано.
Я больше не видела фотографа, хотя вчера заметила монахов, остановившихся на отдых на дальнем холме. Я рассмотрела их в мою подзорную трубу и обнаружила, что это те же самые монахи, с которыми я уже сталкивалась. Они не заметили меня, и я постараюсь сделать так, чтобы наши пути больше не пересекались.
Фудзи, я вобрала в себя двадцать один твой вид. Чуть пожить, чуть умереть. Скажи богам, если ты об этом думаешь, что мир почти умер.
Я иду пешком и рано останавливаюсь на ночлег в поле рядом с монастырем. Я не хочу входить туда из-за последнего случая. Укладываюсь в укромном месте рядом, среди скал и проростков сосны.
Сон приходит быстро.
Я пробуждаюсь внезапно и дрожу в темноте и безмолвии. Я не могу вспомнить, что меня разбудило, какой-то звук или сон. Но я так испугана, что готова бежать. Я стараюсь успокоиться и жду.
Что-то движется, как лотос в пруду, позади меня, затем надо мной, одетое в звезды, светящееся своим молочным, потусторонним светом. Это утонченное изображение бодисатвы, чем-то похожей на Каннон, в одеждах из лунного света.
– Мэри.
Его голос нежен и заботлив.
– Да?
– Ты вернулась, чтобы путешествовать по Японии? Ты пришла ко мне, не так ли?
Иллюзия разрушилась. Это Кит. Он тщательно подготовил этого эпигона. Наверно, в монастыре есть терминал. Попытается ли он применить силу?
– Да, я на пути, чтобы увидеть тебя, – нашлась я.
– Ты можешь соединиться со мной сейчас, если хочешь.
Он протянул чудесно изваянную руку, как будто для благословения.
– Мне осталось совсем немного сделать, прежде чем мы соединимся.
– Что может быть более важным? Я видел медицинские записи. Я знаю о твоем состоянии. Это будет трагедия, если ты умрешь на дороге, так близко от своего освобождения. Приди сейчас.
– Ты ждал так долго и время для тебя так мало значит.
– Я забочусь о тебе.
– Я уверяю тебя, я должна сделать необходимые приготовления. Между прочим, кое-что беспокоит меня.
– Расскажи мне.
– В прошлом году была революция в Саудовской Аравии. Это казалось хорошим для них, но испугало японских импортеров нефти. Внезапно новое правительство стало выглядеть в газетах очень плохим, а новая контрреволюционная группа оказалась более сильной и лучше подготовленной, чем была на самом деле. Главные силы выступили на стороне контрреволюционеров. Сейчас они у власти, но оказались гораздо хуже, чем первое правительство, которое было свергнуто. Кажется возможным, но непостижимым, что все компьютеры мира были каким-то образом введены в заблуждение. А сейчас проходит конференция в Осаке, на которой должно быть выработано новое соглашение по нефти с последним правительством. Кажется Япония будет иметь хорошую долю в этом. Ты однажды сказал, что ты вне этих мирских забот, или я ошибаюсь? Ты японец, ты любишь свою страну. Ты мог бы участвовать в этом?
– Что, если да? Это так мало значит в свете вечных ценностей. Если подобные сантименты и остались во мне, нет ничего недостойного в том, что я предпочитаю свою страну и свой народ.
