Она толкнула дверь и вышла ко мне. Она вошла под ажурные своды горячей, пахнущей зноем листвы, и вздохом прокатился ветерок по амфитеатру, как она хороша! - Ну как?- говорит она, без нужды трогая уложенные локоны. - То, что нужно. Я пытаюсь говорить спокойно. Она надевает шляпку, поправляет её, нет, вот так, чуть набок. - У тебя нет монетки?- спрашивает она, заметив предсказателя. Она идёт к нему. - Ваш кавалер уже заплатил за вас,- сообщает ей дед, показывая на меня. - Правда?- она оборачивается ко мне.- Как мило... Зажмурившись, чтобы не подглядывать, она пробегает пальцами по стопке, пальцы замирают, и в тот же миг, быстро и цепко, она выхватывает листок. С недоумением разглядывает. - Посмотри-ка,- она протягивает его мне.- Что это? Что? Визитная карточка. Я в душе ругаю себя за свою выходку. Она читает вслух вытесненное свинцом на бумаге имя и задумывается, как будто что-то припоминая. - А знаешь...- говорит она.- Я слышала это имя. Старик улыбается. Она смотрит на меня. Замечает во мне перемену. Ты что, расстроен? Да нет, что ты. Пойдём? Она идёт. Растерянно вертит в руках карточку. Потом, вдруг разом решившись, рвёт её на кусочки и вытряхивает из ладошки в урну. Возвращается ко мне. - Вот и всё,- она обнимает меня за руку.- Зачем нам нужен ещё кто-то? - Да,- говорю я.- Зачем? Какие у тебя красивые волосы, Лил! Нет, правда, хорошо. Да? Ей приятно. Сегодня явно благоприятный день для всяческих начинаний. Ветер что ли переменился? - Не начать ли и мне артистическую карьеру? - Прямо сейчас? - Немедленно,- заявляю я и, подойдя к пожилому господину, мирно расположившемуся под сенью каштанов дабы немного подремать в тени, спрашиваю его, не будет ли он так любезен одолжить мне свою шляпу. - Видите ли, у неё такой классический вид, а я неравнодушен к классическим атрибутам. Он не отвечает. - Я могу взять её у вас в аренду,- поясняю я. - Пожалуйте,- говорит он тоном потомственного дворецкого. Я благодарю его. - Усаживайся, Лил, поудобнее. И разумеется, я взываю к твоей снисходительности. Не забывай, это моё первое выступление в подобном амплуа. Можно сказать, дебют. Я пересекаю улицу, пропустив перед собой мотоцикл, становлюсь так, чтобы не мешать людям проходить мимо, раскладываю на тротуаре носовой платок и располагаю на нём шляпу,- всё-таки вещь чужая. Потом я основательно откашливаюсь и, закончив этим все необходимые приготовления, затягиваю песенку из репертуара Мадонны. Для пущего успеха предприятия я подпускаю в голос побольше трагичности. Лил некоторое время держится, но наконец начинает откровенно покатываться со смеху, чем сводит на нет весь трагический эффект. Закончив свой концерт и поблагодарив щедрую публику, я возвращаю шляпу любезному её владельцу, хранившему на всём протяжении моего выступления спокойствие, достойное карнакских изваяний. Часть выручки я отдаю ему в качестве платы за аренду - договор есть договор. После этого я направляюсь к Лил с твёрдым намерением отчитать её. - Не понимаю, что ты нашла в этом весёлого. Я выбирал самые несмешные песни. Она делает извиняющееся лицо. - Ты с таким чувством пел... Прости, я не хотела. Ты молодец. Она опять начинает давиться смехом. Ну что тут будешь делать, если в человеке нет ни грамма серьёзности. - Что нам с этим делать?- размышляю я вслух, пересчитав деньги. - А ты даже кое-что заработал,- говорит она с лёгким удивлением. - Видишь, мне тоже платят деньги. Я же говорил, сегодня благоприятный день. И народ в этом городе чуткий и отзывчивый. - А кто говорил... - Всё!
Я бросаю жетончик в щель автомата, дёргаю за ручку - дзынь! Очень просто. Следующий - дзынь! Дзынь! Мы встретились с Лидой на променаде у моря. Они поцеловались и стали разговаривать, словно бы не замечая моего присутствия. Все мои попытки принять участие в их разговоре окончились полной неудачей. Наконец, когда Лида обмолвилась обо мне в третьем лице, я не выдержал: "Милые леди, я вам, случайно, не мешаю?" Мой вопрос остался без ответа, и я ушёл. Дзынь! Должен же он раскошелиться, наконец!
- Ну что, выиграл что-нибудь?- спрашивает Лил. - Всё проиграл?- говорит Лида. - Ничего не потерять - значит, уже выиграть,- веско заявляю я. Лида говорит: "Ну что ж, тебе виднее". - А давайте сфотографируемся все втроём,- предлагает Лил. Фотограф, навострив уши, издаёт призывную улыбку. Я отворачиваюсь. - Идите вдвоём. - Почему?- удивляется Лида. - Я не люблю фотографий. Всё когда-нибудь становится прошлым, а я не люблю гербарии. - Какой ты умный,- качает она головой. - Да,- скромно говорю я.- Но, увы, это редко помогает. - Помогает в чём?- спрашивает она. - Это не мешает иногда совершать глупости. - Вот как? - Да,- говорю я.- Когда в поезде тебе на голову падает чемодан, он не спрашивает тебя, знаешь ли ты что-нибудь о силе инерции. - Но можно уйти из-под него,- возражает она. - Не уверен. - Хватит, хватит, хватит,- вмешивается Лил.- Сейчас он втянет тебя в дебри. Не поддавайся ему,- говорит она Лиде. Лида просяще смотрит на меня. - Мне бы хотелось, чтобы мы были втроём,- говорит она. Я колеблюсь. - Ладно,- наконец, сдаюсь я.- Быть любезным - тоже удовольствие. - Только давайте быстрее!- торопит нас Лил.- А то стемнеет скоро. Будем похожи на привидений.
Фотограф возится со своим аппаратом, торопливо производя невидимые манипуляции. Свет в глаза. Заходящее над морем солнце.
...........................
И я подумал, что лето кончается и кончилось уже, и скоро осень, ведь так бывает осенью, бархатный сезон. Так просторно, когда всё сверкает от солнца, улицы, проспекты, стекло, и можно дышать, дышать, так много воздуха, что его, кажется, нет совсем. Так много места для света. Как в комнате, когда в неё впускают день, но комната не может вместить столько простора, ни одна комната не может вместить столько света, и кажется, стены стали прозрачны, и нет комнат, коридоров, улиц, нет того, что внутри, и того, что снаружи, только свет, сверкающий, прохладный. Пространство. Зеркала стёкол. Так бывает, когда начинается осень. И ещё на закате. Как сейчас. Когда всё замерло, сама невесомость, и вот, затаить дыхание и замереть так, тебя нет уже, и нет ничего, что не ты. И щемит сердце. Но что-то уже тянет тебя назад, в комнату, и ты не хочешь оборачиваться, но уже обернулся, и поздно знать, что там ничего нет. Ты уже обернулся. Лида. Я боюсь потревожить её, грубо ворваться в этот хрусталь, его холод и чистоту, его свет. И уже не могу не сделать этого. Она встрепенётся, скажет: "Что?" И отвернётся, застигнутая врасплох, может быть, закусит губу. Станет мучительно собираться с мыслями, её губы робко станут нащупывать улыбку, неуверенно, ей нужно будет ответить. Она скажет: "Что?" Но я должен. Прости. - Ты сказала ей о нас? - Нет. Она не пошевелилась. Она сказала: "Нет. Но она знает".
