— Еще, если позволите, — сказал он, отдавая стакан Лэнзи. — И сигарету. — Получив второй стакан и сигарету, он усмехнулся. — А я так гордился. Я думал, они научились демократии.
— Нам всем нечем гордиться, — ответил Дежбренд. — Они готовили это несколько месяцев, а мы ничего не заметили.
Это было справедливо. Рабы лукавили с Эрскиллом, делая вид, будто верят, что Повелители сами откажутся от власти и изберут представительное правительство. Они обманывали и Повелителей, делая вид, что одобряют существующий статус-кво, и препятствовали стремлению Эрскилла к демократизации и национализации. Должно быть, в сговоре были немногие. Чмидд; Хоужет, Жаннар, Кажик, Чфертс и другие из цитадельской клики рабов-распорядителей. Они контролировали все вооруженные силы. А раздоры и соперничество были частью камуфляжа. Эрскилл подозревал, что некоторые армейские командиры тоже были в сговоре.
Послышался сигнал видеофона. Кто-то щелкнул переключателем, и на экране появился Грегор Чмидд. Эрскилл коротко выругался и повернулся к изображению слоноподобного бывшего раба покойного экс-Повелителя Роварда Джавасана.
— Гражданин проконсул! Почему заглушили нашу телестанцию, необходимую людям для получения жизненно важной информации? Почему радиопередатчики на наших волнах призывают преступных Повелителей искать в проконсульском дворце убежища и спасаться от возмездия жертв их многовековой эксплуатации? Это вопиющее нарушение имперской конституции, вашему императору не понравится такое вмешательство во внутренние дела и конфронтация с народной властью планеты Адитья!
Эрскилл заметил, что до сих пор держит в руках стакан с виски и сигарету, и отложил то и другое.
— Если имперские десантники, которых мы послали в город для защиты женщин и детей от ваших бандитов, встретят хоть малейшее сопротивление, вам не придется узнать, что думает по этому поводу его величество, потому что адмирал Шатрек пристрелит вас и ваших сообщников в зале заседаний, где вы перерезали представителей законной власти этой планеты! — рявкнул он.
Так наконец появился настоящий Обрей, граф Эрскилл. Весь этот либерализм, социализм, эгалитаризм, лозунги про «руку помощи» и «знамя демократии» были просто вбиты в него за шесть лет университетского образования. Двадцать четыре года, со дня рождения, его учили родители, нянька, гувернантка, домашние учителя, что значит быть Эрскиллом с Атона и внуком старого Эррола, герцога Джарви. Грегор Чмидд на экране раздражал его до невозможности.
— Вы хоть понимаете, что натворили ваши кровожадные недоумки? — неистовствовал граф. — Вместе с двумя тысячами людей вы погубили пять миллиардов крон — средств, необходимых для осуществления замечательного плана модернизации и индустриализации! Или вы настолько тупы, что полагаете, будто Империя стала бы выбрасывать деньги на ваше освобождение?!
— Но, гражданин проконсул…
— Не смейте называть меня гражданином проконсулом! Я высокопоставленное лицо галактической Империи и на этой свинской планете представляю его императорское величество. Вы обязаны учитывать это и обращаться ко мне соответственно.
Грегор Чмидд больше не носил рабское ожерелье, но след от него, как заметил однажды Лэнзи Дежбренд, навсегда остался у него внутри. Он с усилием выдохнул:
— Д-да, господин Повелитель проконсул!
Имперцы опять собрались в конференц-зале, который Шатрек использовал как импровизированный военный штаб. Они томились в креслах, курили, пили кофе и напряженно вглядывались в экраны, гадая, когда и откуда ждать неприятностей.
Стемнело. С вершины проконсульского дворца, четырех зданий, очищенных десантниками, и с летательных аппаратов ослепительно ярко светили прожекторы. Свет и оживление были заметны в Цитадели и на юго-востоке столицы рабов, остальной Зеггенсбург оставался темным и недвижным.
— Я не думаю, что у нас появятся причины для беспокойства, — сказал Шатрек. — Рабы не настолько обезумели, чтобы атаковать нас здесь, а все Повелители мертвы, кроме тех, что нашли у нас приют.
— Сколько людей мы спасли? — спросил граф Эрскилл.
— Больше восьмисот, — ответил Шатрек. Эрскилл уловил его вздох.
— Так мало?! Утром в городе их было почти двенадцать тысяч!
— Я удивлен, что мы спасли так много, — возразил Дежбренд. Он все еще был в военном комбинезоне, а на стуле висела его портупея. — Большинство из них погибли в первый же час.
А у имперцев практически ничего не изменилось. У них по-прежнему оставалось семьсот человек и сорок летательных аппаратов. Дежбренд сам высаживался вместе с десантниками. Впервые за тридцать лет он надел военную форму, шлем и использовал оружие не для спорта. Это было отвратительное, кровавое дело, о котором хотелось поскорее забыть. Глядя на изуродованные тела женщин и детей Повелителей, он заставлял себя вспоминать, что прибыл сюда для предотвращения резни, а не для участия в ней. А некоторые из людей Рэвни даже не пытались это понять. Жестокость невероятно легко рождает жестокость.
— Что нам с ними делать? — спросил Эрскилл. — Мы не можем вернуть их назад, их поубивают в течение нескольких часов, да и некуда им идти. Всенародное государство, — произнес он им же придуманное название как что-то неприличное, — национализировало всю собственность Повелителей.
Об этом было объявлено сразу после того, как с телестанции в Цитадели убрали перехватчики, и очень скоро началось странное объединение солдат Жаннара и полиции Жоржа Кажика, посланных остановить грабеж и вандализм и занять дворцы Повелителей. В городе рабов началась настоящая охота. Очевидно, экс-рабы были предупреждены, что не должны грабить или громить свои рабочие места.
— Эвакуируем спасенных за пределы планеты, — сказал Шатрек. — Как только «Алгол» прибудет сюда, загрузим часть из них на «Мицар» или «Канопус» и утащим куда-нибудь. Черт знает, как они будут жить, но…
— О, им не придется нищенствовать, — сказал Треваньон. — Вы знаете, что компенсация за рабов составляет пять миллиардов крон, и когда я вернусь на Один, то приложу все усилия, чтобы оставшиеся в живых получили всю сумму. Но я буду настойчиво рекомендовать, чтобы их не переселяли на Один. Они не очень благодарны нам за то, что случилось сегодня, и смогут легко возбудить крайне неблагоприятное отношение к этому на Одине.
— Моя отставка может послужить ответом на критику со стороны общественного мнения… — начал Обрей.
— Вздор, не говорите об отставке, граф. Вы, конечно, наделали тут ошибок, хотя я не думаю, что вы совершили бы их и на другой планете Галактики. Но независимо от того, поступили бы вы так или иначе, то, что здесь произошло, было неизбежно.
