Ознакомительная версия.
Катарина усердно трудилась, отрабатывая, наверное, одной ей известный план. Может, она хотела просто затрахать Вадима, отвлекая его от мыслей об этом, как медсестра шлепком от укола, россказнями об эфимерном вдохновении?
Ходасевичу вдруг стало наплевать на все, что делала с ним и, может, собиралась еще сделать эта женщина. В какой-то миг, наступление которого он прозевал, Вадьке даже перестало казаться, что трахает его вовсе не волчица матка, а мозг-хищник, по роковому стечению обстоятельств оказавшийся между ног Катарины. У умной женщины ненормально смещенный центр тяжести! - даже этот, наверное, вечность назад родившийся пассаж не трогал больше Ходасевича. Он вдруг почувствовал себя ужасно счастливым. До Ходасевича наконец дошло: сейчас он кончит!..
Ходасевич лежал с закрытыми глазами. Минуту, или две, или... а фиг его знает, сколько времени назад, он испытал легкость, сравнимую с ощущением падения во сне. Его нюх улавливал горьковатые запахи полыни и чего-то еще, чему сейчас Вадька не мог найти определения, но был железно уверен: нечто на вкус было соленым. Будто морем веяло ему в лицо, будто далекой водой, будто ветром, неземным ветром, гонимым на него уставшим, потным ангелом...
Когда Ходасевич открыл глаза, то увидел в своих ногах крошечную девушку, Дюймовочку с узким разрезом глаз. Вьетнамская Дюймовочка по имени Вансуан осторожно обмывала ему пах. Брысь! - он брезгливо оттолкнул девушку и, когда та, не оборачиваясь, прошла сквозь колышущуюся стену, подумал о том, что, по-видимому, это финал. Руки были свободны, на душе и в паху - пустота. Вадька, как бог, спустился с простыни-неба, нагнулся ко второй простыни, безжалостно обезглавил глиняного Диониса и, занеся его одноглазую голову над собой, трепещущий от жажды, вылил в рот остатки вермута. Тут же в глазах опять потемнело, кто-то невидимый резко потянул за руку в темноту, и Ходасевич, потеряв равновесие, во второй раз не в силах противостоять искушению, поджал ноги и поплыл, поплыл обратно туда, откуда только что, казалось, вынесло его сознание...
*9*
Ходасевич проснулся от нестерпимой жажды. Лежа на животе, очнулся в комнате, в которой неясно было, где верх, где низ, откуда приходит солнце и куда ведет дверь, синим пятном маячащая за изголовьем низенькой и необыкновенно жесткой кровати. Бока и плечи ныли, будто Ходасевич спал на каменном полу.
Свет струился жалким, сумеречным, но, Вадька отчего-то был уверен, это были сумерки дня, а не ночи. Ходасевич пошарил взглядом: ни чайника на стуле, ни банки, ни даже стакана с отстатками вчерашнего чая. Ни самого колченогого стула! Повсюду были развешаны, накиданы груды чей-то одежды. Вроде и одежда не та... От взгляда на ее меховую, синтепоновую и еще черт знает какую подкладку, подстежку, изнанку - Вадькина жажда стала еще резче. Он рванул дверь, обитую изнутри синей клеенкой, и поспешил прочь - в черный пахнущий сыростью и женщинами коридор. Как он здесь оказался? Но жажда отвлекла от всех прочих мыслей, капризным ребенком требуя одного: Утоли меня!
Пройдя, нет, буквально пробежав несколько шагов, Ходасевич заметил бутылку, тусклым маячком блеснувшую ему из углубления в стене. Значит, где-то рядом лестница... Взбежав по лестнице, откинув с грохотом люк, Вадька вновь оказался на знакомой узкой площадке. Чердачное окно уже не было квадратом Малевича, светилось доброжелательным светом нового дня. Правда, пространство, освещаемое оконцем, было крошечным - на большей части площадки по-прежнему царил полумрак. Под ноги попалось вялое яблоко. То самое, ночное. На свету оно показалось Ходасевичу мерзким - и следа не осталось от ночного очарования! Тьфу! С нескрываемым неудовольствием Вадька терся перед дверью, ведущей в ритуальную комнату. Дверь была заперта. В сердцах Вадька пару раз пнул ее ногой, выругался, постоял, тупо соображая, что ж теперь делать, и хотел было уже отправиться восвояси... Как вдруг его взгляд пересекся с косой дымчатой полоской, стелившейся понизу и едва заметной на границе света, тихо лившегося из оконца, и полумрака. Дымчатый свет сочился из-под второй двери, находившейся шагах в пяти слева от запертой. Что за черт? Соседняя дверь была чуть приоткрыта внутрь. Не долго думая, Вадька толкнул ее и громко позвал, в первый момент не решившись ступить в черный проем, жидко освещенный слабенькой лампочкой: Катарина! Ты здесь? - Тише! Тише! - тут же раздраженно зашикали на него из темноты.- Закройте сейчас же дверь или проходите! Катарина скоро будет.
Половицы, как это часто бывает в подобных случаях, громко скрипели, за карликовым коридорчиком, в котором плавал тусклый электрический свет, начиналось темное, судя даже по нечетким очертаниям стен сбоку, довольно просторное помещение. Стена напротив входа светилась ровным молочным светом, точно экран только что выключенного телевизора. Вот по молочной стене проскользили большие тени и в комнате раздался приглушенный ропот. Когда глаза привыкли к темноте, Ходасевич смог различить расставленные в правильном порядке стулья и с дюжину голов, обращенных лицом к светящейся стене. Вадька прошел вперед, при этом наступил кому-то на ногу, выслушал тихие проклятия и наконец сел на свободный стул. И только отсюда Ходасевич разглядел, что молочная стена вовсе и не стена, а экран, на котором крутили немое кино. Вот те на!
Изображение было расплывчатым, сюжет эротичным: двое, лежа в постели, занимались любовью... Черт! Там та комната! Там я трахался с Катариной! Ходасевич едва не вскрикнул, когда до него дошло, что перед ним не киношный экран, а прозрачная ткань или пленка. Открытие это лишь подогрело интерес Ходасевича к тому, что происходило за по сути условной, толщиной в десятые доли миллиметра, преградой. Вожделенное зрелище подглядывать за любовниками! Нет ничего слаще, чем блюдо из живых спаривающихся тел!
...Она, соскочив с кровати, присела и поднялась уже с каким-то круглым предметом размером с крупную голову. Поднесла его ко рту и принялась пить. Пила недолго, потом - Ходасевич даже привстал, чтобы лучше видеть наклонилась над любовником... и вдруг безжалостно выплюнула ему в лицо темную струю. Он зашелся в кашле, резко оторвал от подушки голову - длинные волосы его рассыпались, как черные искры,- и двинул правым плечом, собираясь, видимо, ударить ее, но рука, как собака на цепи, замерла, натянув веревку. Другим концом веревка была привязана к стойке кровати. На верху высокой стойки пугливо мигала свеча.
Вот сука! - возмутился про себя Ходасевич.- Она точь-в-точь повторяет Катарину!.. Постой... это что же?.. И за мной так наблюдали?! Вот эти козлы?! - Ходасевич резко оглядел комнату, в которой находился, оглядел свирепым и одновременно оскорбленным взглядом. Ему показалось, что границы помещения, изъеденные полумраком, подобно краям ткани, трахнутым молью,колышутся. И на фоне этого жуткого, сводящего с ума колыхания Ходасевич увидел вдруг Тома. Черт! Этот самодовольный боров все видел! Как меня имела эта эрудированная дрянь!.. Ну, Катарина, убью!
Ознакомительная версия.
