Возле Флориды Смерч наткнулся на обширный свирепый циклон и, то и дело сбиваясь с курса, несколько часов пробивался к берегам Амелии.
Его раздражала эта бессмысленная немеренная сила, как и другие глобальные проявления неодушевленных стихий. На это же как-то сетовал и его друг Байкал. Он говорил о том, насколько целесообразной и гармоничной стала бы природа, имей она сознание. Впрочем, может, они - Байкал, Теплое Течение, Вулкан, Айсберг, наконец, он сам и его отец - может, они и есть первые проблески планетарного разума? Кто знает, что будет через сотню-другую лет?
Но сейчас было не до мечтаний.
Берета Амелии трепал жестокий шторм. Они разительно изменились за эти без малого три сотни лет. Где теперь те пальмы, что осталось от них?
Из разговоров матросов Смерч знал, что остров считают буквально нашпигованным кладами. Одному Черной бороде их приписывали более тридцати. Они, конечно, есть. Но где, где их искать?
Поживившись немного штормовым ветром, Смерч занялся поисками.
- Он опустил сразу три воронки и послал их в разные концы крохотного островка.
Они, невидимые во мраке ночи, мгновенно забирались в пещеры и гроты, вспарывали верхний слой песка, камней и разного мусора, проникали даже в самые узкие щели.
Тщетно!
Ни золота, ни драгоценностей не было и в помине.
Вскоре одна из воронок засосала из неглубокой расщелины у подножия скалы несколько дублонов.
Смерч перерыл вокруг этой скалы горы песка и камня, но больше ничего не нашел.
"Марии нужны деньги! - с ожесточением подумал он. - Много денег... И я их найду! Она купит себе все, что нужно для жизни, и будет хоть немного счастлива.
..._много... много... много_...
Это последнее, что я могу и должен сделать для нее".
Смерч напряженно вспоминал тогдашние очертания берега и ориентиры, путь Черной бороды.
Кажется, здесь. Пальм, конечно, нет. Океан отступил - это уже не берег. Но все подсказывает, что именно здесь бедный Давид выпил последний в своей жизни глоток рома.
Смерч ввинтился в песок.
Нет! Ничего нет. Опять пусто.
Он выкопал другую яму, третью... седьмую.
Клада не было.
Проклятый безумец, Эдвард Тич, и тебе подобные! Сколько лет вы болтались в морях и океанах, пировали, подыхали с голоду и все время убивали, убивали, убивали... Ради чего? Чтобы передать несметные сокровища земле, навеки похоронить их? Безмозглые алчные безумцы, вот кто вы!
На перетаскивание тонн песка уходили силы. Но Смерч все кружил и кружил во мраке, яростно вгрызался в окаменевшую землю.
"Глупая Черная борода - куриные мозги! Твой собственный обратный путь и оказался короче лезвия ножа. Где те рыбы, которые съели тебя?"
В тридцать седьмой по счету яме он наткнулся на какие-то гладкие палочки и, ощупав их, понял: человеческие кости.
Чуть глубже, как он и предполагал, оказались полуистлевшие знакомые переметные сумы и остатки мешка, из которого высыпались и перемешались с землей золотые монеты и украшения.
Смерч подобрал все до последнего камешка, зачем-то поднял в воздух и череп Давида - что ж, он хорошо сторожил клад - и помчался от берегов Амелии.
Циклон простирался миль на шестьсот, и он из последних сил таранил этот необъятный омут, затягивающий и его в свое могучее и бессмысленное кружение.
Над Атлантикой, уже после Азорских островов, чуть было не случилось непоправимое.
Снова неизвестно откуда пришли слабость и оцепенение. Мир, который Смерч обычно чувствовал неделимым, единым с собой, вдруг сжался до размеров тучи, вихрь, живущий в нем, затрепетал, рванулся сразу во все стороны, превращаясь в хаос.
Драгоценные камни и золото полетели вниз.
"Все пропало! - ужаснулся Смерч. - Каких-нибудь тридцать секунд - и клад Черной бороды пойдет на дно океана... Мария, помоги мне!"
Упоминание о Марии как бы разбудило его.
Неимоверным усилием воли Смерч остановил хаос, который разрастался в его воздушном организме, в одно мгновение собрал и снова закрутил в тугую пружину все свое существо, бросил вниз стремительную узкую воронку.
Золото и драгоценности он поймал уже у самой воды и, счастливый, отягченный желанной добычей, поспешил вдоль берега к заветной косе, откуда уже совсем недалеко до маленького дома, где спит Мария, до знакомого сада, где растут орехи и персики, а под окнами толпится сирень.
Вместе со Смерчем в Бискайский залив вступил рассвет. Ранний-ранний, еще полусонный и нерешительный.
Это было некстати: вдруг кто увидит его возле домика Марии?.. Впрочем, ей теперь все равно. Через несколько дней она уезжает... И ничего не останется от их свиданий, от их полетов, ослепительной, как солнце, нежности - всего того, что можно назвать одним словом - безумие. Мария выздоровела. Он отвергнут. Все возвратилось на круги своя.
Стараясь не шуметь, Смерч опустил воронку во двор дома, высыпал золото и драгоценности под дверь.
Через минуту он уже летел к морю.
"Все! Я расплатился! Я ничего больше не должен людям!" - подумал Смерч.
Только, теперь он, полумертвый от усталости, понял мысль древнего философа о том, что смерть может быть избавлением от мук и страданий. Сотни лет он был молодым и сильным, практически бессмертным и смеялся над этой глупой выдумкой людей. Оказывается, напрасно смеялся...
Он и не заметил, как оказался над косой, где на ощупь знал каждую песчинку, каждый прихотливый узор следов. Вот они! Следы Марии, которые не успел растворить влажный песок. Они - везде! Как неотступность памяти, как проклятие...
То ли сырой ветер с моря нагнал сюда туч, то ли он, когда спешил к дому Марии, перепутал сполохи призрачных надежд с рассветом, но над их косой было все еще темно.
Его больное громадное тело тяжело ворочалось среди глупых и мертвых туч. Смерча переполняла вода - сотни, тысячи тонн. Она была безмерна, как и его тоска. Еще в нем жили огромные электрические силы, в общем-то бесполезные и даже вредные для дальнего пути. Ему нестерпимо захотелось разразиться адской грозой, очиститься в ее сухом жаре и блеске, пролиться дождем, нет, ливнем, новым всемирным потопом.
Черная воронка несколько раз пронеслась над едва белеющей в предрассветных сумерках косой, поднимая тучи песка, сметая с нее все следы.
Затем небо раскололось от яростного удара грома, и на косу упали первые молнии.
Сначала Смерч вонзал их по одной, как стрелы. Затем стал бросать пучками, целыми кустами.
Хлынул дождь.
В голубовато-металлическом свете молний казалось, что море вокруг косы кипит и из него, спасаясь, выползают на берег сотни сверкающих, светящихся медуз. Это светились в местах ударов небесных бичей стеклянные озерца расплавленного песка.
