Если не считать того, что кожа этого человека была светло-голубой, то я не заметил, чтобы физически он отличался от нас с У Даном. Кроме бровей, ресниц и густых волос на голове, на его почти обнаженном теле не было никаких волос. Он говорил на языке моргоров. Мы с У Даном разговаривали на языке Барсума. Меня удивило, как этот человек смог понять нас. У Дан и я, оба мы, на некоторое время замолчали.
— Может, вы не понимаете, — предположил наш сокамерник, — язык Эробуса, а?
— Понимаем, — сказал я, — только удивляемся, что ты понимаешь наш язык.
Парень рассмеялся.
— Да нет, — сказал он. — Просто вы упомянули моргоров, и я понял, что вы говорите о них, а потом, когда твой товарищ заметил меня, он дал тебе знак молчать. Так я решил, что вы не слишком лестно о них отзываетесь. Скажите, кто вы? Вы не моргоры и на нас, сагаторов, токе не похожи.
— Мы с Барсума, — отвечал я.
— Моргоры зовут его Гаробус, — пояснил У Дан.
— Я слышал о нем, — сказал соватор. — Это где-то далеко за атмосферой. Моргоры хотят завоевать его. Думаю, вас захватили, чтобы получить от вас информацию или держать как заложников.
— Думаю, и то, и другое, — пробормотал У Дан. — А ты почему в тюрьме?
— Случайно я налетел на моргора, который на перекрестке переходил проспект. Он ударил меня, ну и я сбил его с ног. За это меня уничтожат во время испытаний.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Образование молодых моргоров, в основном, состоит из наук и упражнений, связанных с военным делом. От того, что это эффектно, потому что возбуждает в зрителях и участниках жажду крови, все поединки откладывают на день выпускных испытаний. Те из выпускников, которые уцелеют, посвящаются в касту воинов — наивысшую касту у моргоров. Моргоры презирают искусство, науку и литературу, если они не имеют никакого отношения к войне. На Эробусе наука, литература и искусство существуют лишь благодаря усилиям нас, саваторов, и, к сожалению, за счет нашего пренебрежения военным искусством. Будучи миролюбивым народом, мы вооружались только для защиты, — он грустно улыбнулся и пожал плечами. — А войны не выигрывают, обороняясь…
— Расскажи нам еще о выпускных испытаниях, — попросил У Дан. — Это интересно. С кем сражается выпускной класс?
— С рабами и преступниками, — ответил саватор. — В основном, это люди моего народа, — добавил он, — хотя иногда бывают моргоры, осужденные за тягчайшие преступления на подобную смерть. Считается, что самая позорная смерть, которой может умереть моргор, это сражаясь против своих в рядах существ низшего порядка.
— Существа низшего порядка?! — воскликнул я. — Моргоры считают нас существами низшего порядка?
— Примерно равными бессловесным животным, только ответственными за свои поступки, потому что считается, что мы способны различать добро и зло. Злом является любое слово, действие или выражение лица, которые хоть как-то осуждают моргоров или могут быть истолкованы как враждебные.
— Допустим, ты уцелел во время сражения, — спросил я. — Получишь ли ты тогда свободу?
— Теоретически, да, — ответил он, — на деле же нет.
— Ты хочешь сказать, что у них хватит совести не выполнять свои же условия? — переспросил У Дан, Саватор рассмеялся.
— У них нет ни стыда, ни совести, — сказал он, — хотя мне никогда не приходилось слышать, чтобы они отказались освободить того, кто уцелел. Просто, насколько я знаю, гибнут все. Моргоров, видите ли, всегда в два раза больше.
Его слова открыли же, что характер моргоров хуже, чем я представлял по своим наблюдениям. Ничего необычного в том, что воинственному народу свойственно рыцарство и чувство чести, но если над всем царит жестокость, то лучшие человеческие качества атрофируются и пропадают.
Некоторое время мы сидели в молчании. Его нарушил саватор.
— Я не знаю ваших имен, — сказал он. — Мое — Зан Дар. Едва я назвал наши, как в камеру вошел отряд моргоров и нам с У Даном приказали следовать за ними.
— Прощайте! — оказал Зан Дар. — Вероятно, мы больше уже не встретимся…
— Заткнись, тварь! — потребовал один из воинов.
Зан Дар подмигнул мне и засмеялся. Моргор рассвирепел.
— Молчать! — заорал он.
В какой-то миг я подумал, что он бросится с мечом на саватора, но командир отряда приказал ему выйти. Это происшествие было лишним доказательством маниакального самомнения и высокомерия моргоров и помогло окончательно окрепнуть симпатии и восхищение саватором, которые росли во мне с тех пор, как он впервые заговорил с нами.
Нас с У Даном отвели через площадь к огромному зданию, вход которого тщательно охранялся. Странные, ухмыляющиеся, похожие на черепа головы воинов, их руки и ноги, достойные скелетов, вместе с темнотой и смахивающим на пещеру входом наводили на мрачные мысли о вратах ада, охраняемых живыми скелетами. Не очень-то приятная мысль…
У входа нас задержали, и все это время воины обсуждали нас так, словно обсуждали пару бродячих кошек.
— Они похожи на саваторов, хотя совсем другие, — заметил один.
— Такие же уроды, — сказал другой.
— А один темнее.
И тут на какой-то миг меня поразил цвет моргоров. Вместо цвета слоновой кости они теперь были скорее розовыми, вернее, розоватыми. Я посмотрел на У Дана. Он стал темно-красным. Взглянув на свои руки, я увидел, что они тоже темно-красные, правда, не такие темные, как кожа У Дана. Сначала я удивился, потом сообразил, что отраженное от внутреннего слоя атмосферы красное пламя вулканов превратило в темно-красную нашу красноватую кожу и сделала желтую, подобную пергаменту кожу моргоров розовой.
Осмотревшись кругом, я понял, что этот розоватый оттенок был на всем, куда ни погляди. Он напомнил мне куплет из модной песенки, которую я как-то слышал в одно из прошлых посещений Земли. Помнится, звучал он так: «Гляжу сквозь розовые стекла, все стало розовым вокруг…»
Ну, на душе у меня было совсем не розово, каким бы розовым ни казался вокруг мир.
Наконец появился офицер и приказал ввести нас. Внутри здание было таким же неприветливым, как и снаружи. Здесь не было и намека на какие-то украшения, хотя, как я узнал впоследствии, это была главная резиденция правителя моргоров. Искусство никогда не пыталось оживить строгость облицованных коричневой лавой сумрачных коридоров и пустынных прямоугольных залов. Ни одна портьера не смягчала острые дверные проемы, ни один ковер не скрывал и кусочка голого коричневого пола. Голые стены давили на нас. Редко бывал я в столь скверной обстановке. На Барсуме даже в подземных темницах заброшенных городов часто своды были с интересной резьбой, арочные входы, искусные металлические решетки, свидетельствующие об артистическом темпераменте своих создателей. Моргоры же, как будто и впрямь мертвецы, обходились без искусства.
