— Нужны аммонитные шашки, — сказал он. — У вас они есть, капитан?
— Есть.
— Тогда запускайте машину. Поиграем в игру под названием «Из ледяного плена».
Рогов думал так: если машина сама не вытянет их из болота, то взрыв поможет расчистить впереди путь. Может помочь. А дальше — Рогов сам проверял зеленая каша теряет плотность. До тайфуна несколько километров, надо попробовать проскочить. Уж лучше тайфун, чем эта зеленая дрянь, пусть даже и безобидная.
Конечно, ему не хотелось уходить: когда еще представится такой случай встреча с колонией неизвестных науке микроорганизмов. В том, что это действительно микроорганизмы, Рогов не сомневался. А где они находятся — на Земле или в соседнем мире, — значения в сущности не имело. Не имело для него ученого. А для руководителя экспедиции еще как имело. Поэтому, не очень-то веря в гипотезу Малинина, он гнал сейчас судно в зону тайфуна, в опасность, но в привычную опасность, если хотите, в земную. А здесь оставалась мнимая безопасность зеленого спокойствия, интересная, но, увы!.. загадочная.
И в том, что безопасность мнимая, Рогов убедился сразу же, как только вошел в каюту. Зеленая «плесень», отрезанная иллюминатором, прихотливо растеклась по полу, осторожно обойдя початую бутылку с боржоми, чугунное пресс-папье, пластмассовые шариковые ручки, кожаную папку с серебряной монограммой — все, что было на столе и в столе. Самого стола не было. Не было и деревянного стула, прикрученного к металлическому листу, которым в каютах обшит пол. Они растворились, исчезли, хотя Рогов ясно помнил, что, когда Нолик закрывал иллюминатор, «плесень» была на столе.
Рогов рванул дверь и выскочил в коридор. Из соседней каюты вышел Малинин. Вид у него был испуганный и ошарашенный.
— Стол? — быстро спросил Рогов.
— Что стол, — Малинин неожиданно по-детски всхлипнул. — Моя диссертация…
И тогда Рогов прислонился к теплой переборке коридора и засмеялся. Сначала хмыкнул негромко, потом еще и еще: не мог сдержаться, потом захохотал громко и весело. И вместе со смехом проходило дикое напряжение, в котором — он и сам не подозревал об этом — Рогов находился последние два часа. Пусть это была истерика — называйте, как хотите, — но именно она-то и развеяла все сомнения и колебания, гипотезы и идеи, все, кроме одной — бежать. Бежать скорее, изо всех сил.
Малинин — тут надо ему отдать должное — не бился головой об стену, не рвал на себе одежды, не хватал любимого начальника за грудки и не требовал сатисфакции. Он скромно ждал, пока любимый начальник отсмеется, а когда Рогов затих, вытер слезящиеся от смеха глаза, Малинин спросил его:
— Как у вас со здоровьем?
— Отлично, — сказал Рогов. — Лучше не бывает. А диссертацию вашу «плесень» сожрала. И стол и стул. А бутылкой с боржоми побрезговала. И пресс-папье тоже.
— Что же, она только дерево жрет? — спросил Малинин.
— А что? — удивился Рогов. — Вполне возможно. В вашем мире допустимо любое предположение, даже самое глупое. И не расстраивайтесь, ради бога: приключение стоит пачки листов, которые, кстати, нам с вами нетрудно восстановить…
Его оборвал взрыв. Потом еще один и еще. «Миклухо-Маклай» дрогнул и двинулся медленно, с трудом. Громыхнул еще один взрыв, и судно чуть заметно прибавило скорость.
— Пока мы не вошли в тайфун, надо бы эту гадость собрать, — сказал Рогов Малинину. — Скажите Артуру, пусть пошлет ребят пройти по каютам. А то мы так до Владивостока не доберемся: «плесень» все сожрет.
Малинин пошел по коридору, приноравливаясь к неровному ходу судна. А Рогов закрыл глаза, прислонился к переборке и ждал. Потом мимо него пробежали посланные Артуром матросы. Кто-то спросил на ходу:
— Вам плохо, Павел Николаевич?
Рогов покачал головой отрицательно, глаз не открыл, стоял расслабленно и слушал двигатель. Тот работал ровно и сильно, и судно шло все быстрее: видимо, «плесень» не успевала «сплотиться» вокруг него. А позже в гул двигателей вошли другие звуки: грохот волн, свист ветра. А спустя секунду «Миклухо-Маклай» дернулся, качнулся, прыгнул вперед и вниз, будто в пропасть. И Рогов не устоял, грохнулся на металлический пол, прижался к нему щекой. Потом поднялся и, держась за стены, пошел к трапу на палубу. Судно вошло в тайфун, далекая синева его стала близкой и понятной чернотой бури, и Рогову захотелось на воздух — просто подышать соленым и мокрым ветром, обыкновенным земным ветром.
Сергей Абрамов
Приключения на Лесной улице
Сначала пришёл ветер. Пришёл неторопливо и властно, перевернул во дворе баки с мусором, поднял в воздух и понёс смятые вчерашние и позавчерашние газеты, выбил стёкла в гараже и, если бы смог, наверно, выгнал бы оттуда инвалидный «Запорожец», старый «Москвичек» и две «Волги» цвета самой реки.
Ветер пришёл и ушёл — так же неожиданно и странно. И тогда пошёл дождь. Нет, не пошёл — не то слово: упал на землю, ударился о её сухую корку и о корку асфальта, встал стеной между мною и остальным миром. Стена была ощутимо твёрдой, и мне стоило немало усилий убедить себя в том, что ощутимость эта обманчива, нереальна, как нереален тропический ливень в Москве.
А что, собственно, знал я о тропических ливнях? Нет-нет, я не бывал в тропиках, я даже до Поти не доезжал.
А дождь висел предо мной, именно висел, иначе как же объяснить поразительное: он не нёс с собой привычного ощущения стремительности, движения, переливов и всплесков. Если говорить точно: дождь молча висел. Ну, сбросили откуда-то сверху непрозрачную тяжёлую занавеску, загородили мой дом, завесили — от дворовой суеты, от криков детворы, от лая ненавистных управдому собак, которые нагло топтали «общественные травонасаждения». Их тоже отрезал от меня дождь: он начинался сразу от балкона-лоджии, и сквозь его серую массу ничего не проглядывалось.
Конечно, бред, бред всё это! Перемахни через балкон — всего лишь первый этаж, — нырни сквозь стену дождя, не бойся замочить рубашку и джинсы, опровергни фантастику: это только дождь, дождь — и ничего больше!
Но странная штука: я боялся шагнуть сквозь открытую дверь на балкон, боялся протянуть в дождь руку и не понимал причин этого страха.
— Ну что же ты, — сказал я себе, — не трусь, парень, ведь это только дождь, и ничего больше…
Слабая попытка самовнушения неожиданно помогла: я ступил на бетонный пол лоджии и подставил ладонь под дождь. То есть это я решил, что подставил. А по правде говоря, окунул. Как можно окунуть руку в пруд, в молоко, в туман наконец… И она пропала, как отрезанная. Я испугался и отдёрнул её. С рукой ничего не случилось. Я рассмеялся натянуто и тут только заметил, что рука — сухая. Даже капли не осталось на коже: дождь впустил её и легко отпустил, наглядно продемонстрировав школьный опыт на тему «несмачиваемость поверхности».
