- Ладно, Дженни, пока ты будешь укладывать Элю, я немного прошвырнусь.
* * *
Дочь, которая занималась моей почтой на Лурмель, сообщила, что пришел конверт из Национальной Ассамблеи. Конверты из таких высоких инстанций я получал не часто, точнее - никогда, поэтому она тут же его вскрыла. Председатель Национальной Ассамблеи Франции месье Филип Сэгэн приглашал месье Энтони Сан-Джайста на обед по случаю официального визита шведской парламентской делегации.
Прекрасный, незапланированный повод примчаться в Париж, погудеть с Анькой и Лелей в кафе, прокатить в коляске Шурика по пятнадцатому арандисману!
Что же касается приема в Бурбонском дворце - красной ковровой дорожки, гвардейцев в парадной форме с обнаженными саблями, то, видимо, я оказался в каком-то списке представителей французской общественности, коих надлежало после торжественных речей Высоких Сторон рассадить по столикам, дабы шведские парламентарии не чувствовали себя одиноко, переваривая шедевры французской кулинарии. За нашим столом честь национальной кухни защищали промышленник из Лилля (5 тысяч рабочих мест), танцовщица парижской Оперы (ангажемент в Нью-Йорке), чиновник Министерства финансов, депутат от департамента Мозель, ну и ваш покорный слуга. Шведский супостат отважно заявил, что он от социал-демократической фракции, и больше никакой агрессии не проявлял. Извинился за свой нордический акцент. Балерина, чиновник и промышленник явно не были мастерами слова, ваш покорный слуга помалкивал, поэтому от лица французской общественности выступал мозельский депутат. Наш парламентарий великодушно простил шведу его партийную принадлежность, сказав, что шведских социалистов он уважает в отличие от французских, которых он не уважает, ибо шведские социал-демократы никогда бы не заключили союз с коммунистами.
Наш парламентарий углубился в политику. Ваш покорный слуга углубился в гусиный паштет. Однако, услышав имя Сен-Жюста, я поперхнулся.
- ...Они хоть и были фанатиками, но стремились не к власти, как нынешние левые, а к воплощению своих идей. Сен-Жюст мог в ночь на Девятое термидора арестовать участников заговора, ему подчинялась полиция. Он этого не сделал, ибо не хотел нарушать республиканскую законность. Девятого термидора он простоял на трибуне, молча скрестив руки на груди, понимая, что его с Робеспьером пошлют на гильотину. Найдите еще такую фигуру в мировой истории! Я убежденный противник революционных доктрин, но как личность я его уважаю. Правда, известные наши историки, профессор, конечно, их знает, - депутат от Мозеля сделал красноречивый жест в мою сторону (Профессор, конечно, их знал. Канальи!), - выдвинули любопытную гипотезу. Согласно ей, у Сен-Жюста начинался роман, а Робеспьер запретил ему встречаться с девушкой. Робеспьер был аскет, выше всех земных страстей, но красавчика Сен-Жюста он ревновал. И Сен-Жюст решил: раз так, я умываю руки. Их революция погибла из-за женщины... Это тоже очень по-французски...
Топая по притихшей ночной набережной Сены, от Quai d'Orcee до rue Lourmel, я думал, что согласно следующей новейшей гипотезе Робеспьера и Сен-Жюста зачислят в гомосеки, и эта гипотеза будет чрезвычайно популярна в Америке, и уж тогда наверняка в глазах американцев Робеспьер и Сен-Жюст предстанут героями и мучениками.
Надеюсь, я до этого не доживу.
* * *
Теоретики с погонами рассчитали множество вариантов. Например, нужно обязательно разыскать похищенный автомобиль. Можно мобилизовать всю полицию страны, расставить ее на всех городских перекрестках, патрулировать главные магистрали. Двадцать, двадцать пять процентов успеха, ибо нельзя полицию всей страны держать на перекрестках больше суток. Можно, наоборот, поставить лишь один полицейский пост на самой захудалой департаментской дороге, но с тем, чтоб круглосуточно в течение года полицейский высматривал именно эту машину. Пять, десять процентов успеха. То есть вероятность в два раза меньше, зато какая экономия средств и сил.
У меня не было средств, меня лишили сил, убрали с людных перекрестков, загнали в оперативную глухомань, курортик на Северном море. Система вычеркнула меня из списков. Даже белые бурунчики, злые вихри-волчки, что не отставали от меня в Лос-Анджелесе, откомандировали в более горячие точки планеты. Кто? Зачем? Не знаю, я не чувствовал за спиной их дыхания. Все на мне поставили крест. А я ждал. И двадцать четыре часа в сутки высматривал. И сработали пять процентов вероятности. Мне принесли то, что я искал.
Мы сидели в огромном стеклянном помещении, где гремела музыка, где обедали, распивали крепкие и прохладительные напитки, катались по арене на роликах, дергали за ручки игральные автоматы, и человек, который принес то, что я искал, говорил:
- Я вижу, профессор, вы морщитесь от этой дурацкой музыки. Я бы тоже предпочел уютный ресторанчик. Зато, как профессионал, я вам гарантирую: при таком звуковом фоне невозможно прослушивать нашу беседу.
Я знал, кто он. Бывший офицер КГБ, теперь совладелец крупной торговой немецкой фирмы. Он не знал, кто я. Знал бы - не обратился. Впрочем, зачем ему было знать? Он заказчик, я исполнитель. Отставной профессор-архивариус раскопал для него материалы (как я понял в ходе раскопок - компромат на партнера), и больше его ничто не интересовало. Конечно, я его удивил, отказавшись от гонорара (10 тысяч немецких марок - семь тысяч долларов). Он правильно оценил предстоящий мне объем работ: проштудировать горы английских и немецких газет за прошлые годы, заглянуть в кой-какие бумаги (куда он заглянуть не мог) - и все это ради фотографии, которую он мне сейчас передал в конверте? Он посчитал, что я пентюх, старая шляпа, и учил меня уму-разуму.
- В конверте еще сто гульденов. Так надо. В случае чего я вам передал конверт с деньгами. Заметили, я ни разу не обернулся, а сижу спиной к залу? Вон там зеркало, и в нем я наблюдаю, что происходит сзади меня.
Как он скучает по прежней службе, думал я, хотя он, напротив, подогревая себя пивом, распаляясь, с жаром доказывал мне, как он доволен фирмой, жизнью на Западе, независимостью, деньгами, у него дом, две машины, а в нынешней ФСБ он бы не смог работать, ведь лучшие кадры КГБ разогнали - "Горбачев - предатель, просрал Великую Державу, увидите, его еще поставят к стенке. Разве те нынче Органы? Потеряли профессионализм, потеряли навык, и все, все, все продаются!"
Мы уже часа два расслаблялись, хорошо расслаблялись. Я думал, что в таких количествах он запросто глушил бы и водку, его счастье (в смысле здоровья), что в Германии предпочитают пиво, и он вынужден был приспосабливаться к западной культуре. Вдруг мой собеседник внутренне собрался, почти мгновенно протрезвел (черты лица даже обострились - профессиональная выучка) и заговорил другим тоном:
