На другое утро Васильев зашел в лабораторию, где Пузырева продолжала свои эксперименты с раствором Даркова. Александр Петрович попросил показать лабораторные записи, которые вела Пузырева, и натолкнулся на странное несоответствие размеров частиц в графах N 1 и N 2. Помня указание Валентина Игнатьевича, она не записывала своих опытов с ультразвуком, но цифры в тетради остались, в данном случае они обозначали размеры обычных частиц в растворе до воздействия на него ультразвуком и после.
— Откуда столь тонкий помол? — спросил Васильев. — По рецепту Даркова дисперсность должна быть другой.
— Попробовала на всякий случай, — спокойно ответила Пузырева, закрывая тетрадь. — Результат тот же.
Она не лгала именно потому, что ультразвук чересчур мельчил частицы вещества, взвешенные в растворе, находящемся под высоким потенциалом; видимо, из-за этого и происходили все неприятности, а о том, откуда этот ультразвук взялся, она сама не знает. Когда это дело выяснится, тогда и будет доложено начальнику строительства. И для того чтобы пресечь всякие преждевременные технические вопросы, Пузырева ловко повернула тему:
— Мы с вами, Александр Петрович, люди науки. Методы поисков у нас определенные, лабораторные. А ведь разные неудачи могут и от людей зависеть. За своих вы, конечно, отвечаете. А всякие прикомандированные? Вы их анкеты видели? Вам известна их личная жизнь?
— Я не могу не доверять тем, кто подписывал командировки. Доверяю также и коллективу, где люди воспитываются. В частности, я очень доволен Багрецовым: инициативный, смелый, прямолинейный. Рад, что подружился с Алешкой. Я даже вижу его благотворное влияние.
— Ну, а что вы скажете о Колокольчиковой? О ее влиянии?
— Мне она нравится.
— То есть как это нравится? — Елизавета Викторовна выкатила глаза от изумления. — Я же серьезно спрашиваю.
— Я и отвечаю серьезно, — сказал Васильев. — Вот уж кого судьба не обидела! Смотришь на нее, и сердце радуется. Очень способный инженер. Дело свое любит. Жива, весела, остроумна, собой хороша… Изумительное сочетание!
Пузырева поджала губы, спросила язвительно:
— Надеюсь, при жене вы бы этого не повторили?
— Почему? Надя ей тоже очень нравится.
— Странная у вас жена, Александр Петрович. Это мужчины могут восхищаться смазливыми мордашками. А у нас, женщин, несколько иной критерий. Да и вам, как руководителю, следовало бы поинтересоваться поведением этой молодой особы. Раньше двух часов ночи она никогда не приходит.
Васильев рассеянно потер лоб:
— Да, это, конечно, неприятно. Надя вас беспокоит. Я постараюсь ее перевести. Завтра тут одна комната освобождается.
Пузырева всплеснула руками:
— Это значит мудрое решение! Бросить щуку в реку. Вместо того чтобы пресечь безнравственность, вы потакаете ей.
— Я не пойму, о какой безнравственности вы говорите? — уже начал сердиться Васильев. — Колокольчикова взрослый, самостоятельный человек. Здесь не санаторий, поэтому я не могу приказать ложиться спать в одиннадцать часов. Что вы от меня требуете?
— Видно, у нас с вами разные взгляды на воспитание молодежи. Мое дело предостеречь, — сказала Пузырева, вставая. — Боюсь, что вам придется изменить свое мнение о Колокольчиковой.
Оставшись один, Васильев стукнул кулаком по столу. Черт бы побрал эти бабьи сплетни! Ну что особенного, если девчонка придет в два, а не в двенадцать? Разве временем ее возвращения домой определяется нравственность? Ходила, наверное, с Алешкой по степи, сидела на лавочке в «мертвом саду». Возможно, они даже целовались, если Алешка сумел побороть свою робость. И все это так должно быть. Так заведено!.. А что хочет Пузырева? Ханжа несусветная.
Сегодня Валентин Игнатьевич получил от Пирожникова научно-популярный журнал, где была опубликована беседа с доктором химических наук товарищем Литовцевым перед его отъездом на целинные земли.
— Видали, Елизавета Викторовна? — не преминул он похвастаться, ласково поглаживая розовую лысину. — Народ интересуется нашими работами.
Пузырева знала, как это все устраивается. Недаром у Пирожникова частенько пустует лабораторный стол. Связь с промышленностью, работа в научной библиотеке. Да мало ли какими причинами это объясняется.
— Не знаю, как народ, — льстиво улыбаясь, сказала Пузырева, — но вас ценят понимающие люди. Вероятно, дано указание…
— Что нам известно, Елизавета Викторовна? — загадочно улыбнулся он. — Мы «дии минорес», то есть «младшие боги». Значит, так нужно.
Разговор этот происходил у стройкомбайна во время очередных неудачных испытаний, к которым и Литовцев и Пузырева уже начали привыкать. Еще раз убедившись, что всему виною ультразвук, источник которого пока не обнаружен, Пузырева занялась иной деятельностью, отнюдь не лабораторной, — во все глаза следила за Надей, за ее движением: куда пошла, как посмотрела на Алексея, нет ли ответного знака.
А знаки, конечно, были. Разве мог Алексей не улыбнуться, коли в редкую минуту отдыха ласково смотрит на тебя любимая? Мог ли он не помахать приветственно рукой, когда Надя спускается вниз по лесенке, чтобы пройти внутрь стройкомбайна? Все это Пузырева с возмущением отмечала в своей памяти. Совершенно не стесняясь окружающих, занимаются перемигиванием, да еще в рабочее время.
— Александр Петрович, видите, как ослабла контрастность? — спросила Надя, показывая на экран. — Думаю, что-то испортилось в телекамере. Наверно, как и в той, что мне вчера пришлось снять. Надо сделать перерыв, пока я не проверю аппарат в лаборатории.
— Хорошо, — согласился Васильев и подозвал к себе Алексея: — Помоги Наде снять аппарат. Пока без него обойдемся. Вадим, у тебя все приборы в порядке?
— Как всегда, Александр Петрович, — ответил Багрецов, быстро оглядывая пульт управления. — Временно можем обойтись и без телевизора.
— Вы уверены в этом, молодой человек? — сухо спросил Литовцев.
— Я не знаю, что вас смущает, Валентин Игнатьевич, — удивился Вадим. — Ведь даже на самолетах, когда не видно земли, люди доверяют свою жизнь приборам и абсолютно не подвергаются риску.
— Мне хотелось бы собственными глазами убедиться, — ответил Валентин Игнатьевич и взял под руку Васильева, чтобы отвести его в сторону. — Понимаете, Александр Петрович, надо знать, как равномерно нарастает слой, особенно в верхней части формы.
Багрецов не выдержал и вмешался в разговор:
— Гамма-счетчики показывают это абсолютно точно.
— Я повторяю, что хочу видеть собственными глазами, — бросил через плечо Литовцев и снова обратился к Васильеву: — Важно проследить закономерность…
