— Мне сперва нужно доделать кое-что, — объяснил я. — Еще не знаю, придется ли мне воспользоваться вашей гостеприимностью.
— Надеюсь, вы сцапаете ублюдка. Какое у вас ружье?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить вопрос.
— Я приехал не для того, чтобы застрелить его.
Макферсон заморгал:
— Тогда какого черта вы собираетесь делать?
— Это зависит от того, кем он окажется.
Шотландец хмыкнул. Затем заговорил серьезно:
— Что ж, это не мое дело, но, если вы хотите найти его, ружье лучше иметь при себе.
— Но он ведь не нападает на людей?
Макферсон пожал плечами:
— Ты не видел тех овец, сынок. А я видел. Поверь мне, ружье тебе пригодится.
Нельзя не признать — слова его и тон, которым он их произнес, произвели на меня должное впечатление.
Полдень миновал, и Гардинер переключился на виски. Макферсон его поддерживал. Мы не закусывали, а Гардинер с Макферсоном, кажется, вознамерились провести весь день в баре. Я выпил более чем достаточно, и в следующий раз бармен принес мне кофе вместо скотча. У стойки толпилось еще несколько посетителей, они пили и разговаривали. Я едва замечал их, думая лишь о рассказе Макферсона. История, по существу, была той же самой, что и в сообщениях, но услышать ее лично и увидеть человека, изложившего ее, — это совсем другое дело, чем читать письмо в серой безопасности Лондона. Скептицизма во мне поубавилось, я готов был поверить практически во все, что угодно. Возможно, алкоголь подстегнул мое воображение и уж точно распалил нетерпение и жажду докопаться до сути загадки. Теперь я был убежден, что нечто очень странное действительно рыщет в здешних почти неприступных горах, и не желал больше понапрасну терять время в баре.
— Сейчас удобно повидаться с Грегорио? — поинтересовался я.
— Хоть сейчас, хоть когда, — ответил Гардинер.
— Если бы вы указали мне…
— Я отвезу вас туда. Это недалеко.
Перспектива покинуть бар явно расстроила его.
— Это не обязательно. На самом деле я с радостью прогуляюсь, подышу свежим воздухом, проветрюсь.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Кстати, заодно и огляжусь. Скорость вашей езды лишает меня такой возможности.
Гардинер рассмеялся. Он уже был основательно под градусом. Макферсона алкоголь, казалось, вообще не брал. Я вытащил блокнот, чтобы записать адрес, но Гардинер снова захохотал, и, когда он приступил к объяснениям, я понял почему. Его указания были четки, но несколько необычны. Грегорио жил в третьей оранжевой хижине на западной окраине города. У лачуги под жестяным навесом должен стоять серый конь. Навес зеленый, конь выхолощенный. Данный метод определения местоположения наверняка был куда точнее, чем названия улиц и почтовых округов, которыми огорошивают спрашивающего направление приезжего в Лондоне.
Я допил кофе.
— Еще стаканчик на посошок? — предложил Гардинер.
— Спасибо, в другой раз. Вы будете здесь?
— Несомненно.
Я повернулся к выходу и увидел входящего в бар Джонса, в лиловой безрукавке и с улыбкой на устах. Похоже, он излечился от похмелья, залив душу рюмкой-другой сильнодействующего лекарства.
— Привет, Брукс. Выпьете?
— Сейчас не могу. У меня дело.
Он опешил. Обладая чисто американским дружелюбием, он был сейчас очень одинок. Я представил его Гардинеру и Макферсону, и он энергично пожал им руки.
— Ваши приятели живут здесь? Дивное место, да.
Джонс заказал выпивку и легко влился в компанию. Я чувствовал себя обязанным подождать пару минут, чтобы не оставлять его с незнакомцами, но это оказалось излишним. Он отлично вписался. Когда я уходил, Гардинер рассказывал ему, что на самом деле территорией управляет компания "Эксплотадора" и как она дает указания губернатору, а Джонс соглашался, что правление частных предприятий намного превосходит подход демократов и коммунистов.
Я выбрался за пределы города.
Ветер здесь, в отсутствие стен крепких городских зданий, усилился. Мимо проскакал pasajero[81], ведя в поводу вьючную лошадь, нагруженную, кажется, всем его имуществом, в сопровождении своры паршивых дворняг. Хибары стояли по обе стороны дороги, чудовищно яркие и громыхающие на ветру железом. В дверных проемах и на перекошенных крылечках сидели на корточках индейцы. Обветренные, словно выдубленные на солнце, скрученные как жгуты, они апатично провожали меня взглядами — без всякого интереса, просто реагируя на движение, точно так же, как следили за обрывком газеты, танцующим на ветру; угрюмые, равнодушные и непонимающие, возможно чувствующие, что их изменившаяся жизнь неестественна, но не осознающие своего поражения. За лачугами паслось, отвернувшись от ветра, несколько овец, безмятежных и вечных. Овцы эти, быть может, являли собой единственный мостик между настоящим и прошлым.
Грегорио сидел на сучковатой колоде возле своих дверей, куря трубку. Чем он ее набил — черт знает. На нем было пончо с грубо пришитым капюшоном, затеняющим лицо. Как ни странно, руки Грегорио выглядели необычайно изящными, несмотря на ороговевшие мозоли, пальцы были тонки и подвижны. Он подозрительно уставился на меня. Что ж, Грегорио имел достаточно опыта в общении с цивилизацией, чтобы встревожиться, в отличие от индейцев, смотревших тупо и безразлично.
— Ты Грегорио? — спросил я.
Голова под капюшоном опустилась.
— Говоришь по-английски?
И снова кивок.
Я присел на корточки рядом с ним:
— Меня зовут Брукс. Мне хотелось бы поговорить с тобой пару минут, если ты можешь уделить мне время.
Никакой реакции.
— Я заплачу не скупясь.
Он опять кивнул, и я начал сомневаться, действительно ли он говорит по-английски.
— Это насчет существа, которое, по твоим словам… которое ты видел в горах.
Грегорио поежился под своим пончо, и капюшон откинулся. У него были черные, даже на вид жесткие как проволока волосы и лицо, подобное корнуолльскому фермерскому дому, — мрачное и серое. Но в глазах горел разум и, возможно, что-то еще — уж не страх ли?
— Bestia hombre[82], — произнес он хрипло.
И я, глядя в его лицо, ощутил внезапную уверенность в том, что этот человек не мошенник и не притворщик. Он видел что-то, и это что-то было действительно ужасным.
Я вытащил из кармана листок чековой книжки и протянул ему. Он взял бумагу, даже не взглянув на сумму, ибо гордость его давно покорилась необходимости. Взял — и скомкал в кулаке.
— Расскажи мне, что ты видел.
Он медлил.
— Этого достаточно?
Он презрительно шевельнул рукой с чеком:
