– Твоя – чуть больше.
– Я – здорово старше. А вообще – мы сходимся по двум знакам, Лью. По руке и по происхождению. Не бойся, – Н-До взял Лью за плечи и притянул к себе. Заглянул в глаза, чёрные от расширившихся зрачков. – Мы скажем вот что: мне пришлось убить его, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я влюбился с первого взгляда. Небеса свели нас.
Лью качнул головой.
– Н-До, кто в это поверит?
– Все, – голос Н-До стал жестче. – Потому что усомнившихся я убью.
– Ты – сумасшедший…
– Ты изменишься для меня, – Н-До коснулся пальцем искусанных губ Лью, и тот их облизнул. – Будет прекрасная метаморфоза. Идеальная.
Они оба понимали, что надо поцеловаться, но не слишком хорошо представляли себе поцелуй – и просто дотронувшись друг до друга губами, ничего особенно не ожидая. Они оба не знали, что это прикосновение прошьет их насквозь, как разряд молнии – и всё разом станет просто и понятно. Очевидно – что делать дальше.
– Нас кто-нибудь увидит, – выдохнула Лью, уже не пытаясь убрать с бедер руки Н-До. – На улице. Рядом с мертвым. Это меня опозорит.
– Никто и ничто не опозорит мою женщину, – прошептал Н-До. – Не бойся. Мне никто ничего не скажет. Я решил. Ты – моя Жена.
Он сказал даже слишком смело, смелее, чем чувствовал себя, потому что Лью была – сплошная кровь и сплошной жар, и на миг показалось страшно – как клинком в открытую рану. Но в зареве фейерверка Н-До явственно видел её лицо, её взгляд, страдающий, но при этом отважный и прямой, как у Ди – и это напомнило: «Я изменяюсь для тебя», – успокоив и обнадежив. Ты доверяешь мне, подумал Н-До, погружаясь в её кровь и огонь, ощутив мгновенное сопротивление её плоти – и Лью тут же подалась ему навстречу, как парируют выпад, стиснув зубы и глядя в глаза. Ты не знаешь страха и не боишься боли, подумал Н-До – и не нашёл, как высказать это чем-то, кроме объятий, а Лью сжала пальцы на его рукавах – держась за него, удерживая его, всё признав.
Ты возвращаешь мне часть того, что нельзя вернуть, подумал Н-До в нестерпимом блаженстве и нестерпимой нежности. А, почему, почему, почему ты, Госпожа Пламени, сражалась не со мной? – но любовь была похожа на бой, и его раненая партнёрша не собиралась сдаваться.
Как в бою, Н-До слушал её дыхание, срывающееся на всхлипы, и видел глухую черноту зрачков, и думал о том, что боль сейчас убьёт её, думал, что её боль и его ужас убьют их обоих – но в какой-то момент всё вдруг изменилось.
Лью ахнула и замерла с сосредоточенно-напряженным лицом, будто пытаясь прислушаться к самой себе – расслышать, как внутри расцветает огненный цветок. Кажется, я победил, успел подумать Н-До…
Запись N73-06; Нги-Унг-Лян, Кши-На, поместье Эу-Рэ
Поначалу всё идет хорошо и весело.
Господа веселятся в саду, где накрыты столы и устроено нечто вроде маленькой, огороженной ленточками, эстрады для циркачей и танцоров. Сад роскошен; здешняя осень красно-желта с очевидным уклоном в разные оттенки пурпурного и фиолетового. Красные и голубые фонарики парят на ленточках над пестрым кустарником. Парадные костюмы местной знати так же ярки. Кафтаны мужчин напоминают пародию на фрак: длинные полы, иногда почти до икр, но спереди вырез, чтобы не лишать публику удовольствия любоваться штанами «в облипочку», с гульфиком, украшенным плетеными шнурами. Дамы в длинных платьях, широких поясах, обтягивающих бедра, и в нескольких пелеринках разного цвета – одна видна из-под другой, и сочетания оттенков самые утонченные. Чрезвычайно элегантная публика. Маленький Лью выглядит рядом с разряженными ровесниками серым мышонком, это его несколько огорчает – но он так рад видеть сына своего сюзерена, что забывает обо всём, когда его зовут с собой. Я отвожу наших лошадей к коновязи, привязываю им на шеи торбочки с «кукурузой», и тоже отправляюсь поглядеть на праздник.
Слуги Эу-Рэ делят остатки барских кушаний; я воздерживаюсь. Повседневная пища в этом мире, на земной взгляд, гораздо сноснее праздничных деликатесов. Жареные пиявки и тушеные причиндалы свиней моей любимой едой стать не успели.
Смотритель Эу-Рэ – Всегда-Господин. Забавная штука. Насколько я понимаю, это знак отличия важного чиновника, которого правитель хочет видеть на определенном посту подольше. Ему официально, высочайше запрещёны поединки; его жизнь и статус Мужчины так принципиальны, что ради них приходится наступать на горло собственному инстинктивному поведению. Выглядит Всегда-Господин не лучшим образом – похоже, спокойная жизнь ему на пользу не пошла. Где такой чин берет себе жену – не знаю; у здешнего хозяина кроме жены обнаружился выводок довольно-таки посредственных наложниц – но детей только двое, почти взрослый парень, тот самый Лян, обожаемый Лью, и пятилетний малыш. Мне это кажется странным: обычно здешние дамы рожают и рожают – многовато мальчиков погибает в поединках, это должно быть компенсировано. Пытаюсь расспрашивать, но видимо, это не слишком прилично: местная челядь не особенно откровенничает о женщинах своего Господина.
Зато мне сообщают, что сегодня у Господина гостят родители Официального Партнёра его старшего сына. Я вспоминаю, как Лью с горящими глазами описывал мне фехтовальную технику этого Ляна, и мне невольно делается грустно. Жизнь есть жизнь, всё закономерно, но Мцыри в ближайшее время будет очень худо.
Хотя, быть может, это и к лучшему, думаю я. Поревет и перестанет забивать себе голову блажью.
Я устраиваюсь на траве у ограды и смотрю на праздник. Мои земные коллеги должны хорошо это себе представить – развлечения достаточно необычны.
Танцы с ножами и мечами, равно как и жонглирование холодным оружием разной степени опасности, очевидно, воспринимаются, как выраженно эротическое действо. Эти танцы не бывают парными; видимо, на подсознательном уровне они изображают готовность танцора к поединку, а его партнёром волен себя представить каждый желающий. Начни танцевать с кем-нибудь – в драку перейдет: два танцора показывают не танец, а эстетизированный поединок под музыку. Наверное, поэтому женщины и не танцуют… или они не танцуют в приличных местах. Ловлю себя на мысли, что мне интересно устройство и образ жизни какого-нибудь местного «весёлого квартала». Любопытно, как выглядит стриптиз по-нги-унг-лянски? Здесь ведь закрывают тканью всё, что только возможно…
Дальше – больше. Ближе к вечеру воздух буквально пропитан эросом, комические сценки – и те имеют явственный подтекст, понятный даже мне. Через некоторое время молодежь – на взводе, их подогрела эта атмосфера жестокости и соблазна; земляне в таком состоянии тискаются по углам, жители Нги-Унг-Лян затевают драки. Глаза респектабельных господ загораются острым и жарким огоньком. Мелюзга дерется на палках, вернее, на тростнике, стеблях травы, изрядно напоминающей земной бамбук – аж треск стоит, но эти потасовки никого, кроме самих малышей, не занимают. Зато на интересных юношей, которые рубятся не только на палках, но и на боевых мечах, жадно смотрят, тискают эфесы, облизывают губы, часто дышат – обмениваются репликами, довольно неловко делая вид, что действо интересует лишь чисто технически. Взрослых тоже взвели эти танцы-шманцы. Делаются хорошие мины – но хочется видеть кровь; понятно же, что ран, серьёзнее случайной царапины, не будет – но всё равно ждут. Бой – обещание и намек; так земляне упоенно наблюдают за танцорами танго.
