А Эллен! Я готов был стать фермером, всю жизнь забрасывать механической швырялкой размельченную кукурузную массу в башню для силосования, лишь бы мне помогала совсем новая, удивительная Эллен. А как она разговаривала со старшими! Почтительно, не поднимая глаз, всегда занятая какой-нибудь работой. Или она превосходная актриса, решившая поозорничать, или сокровище!
Отец и мать, даже вечно раздраженная Джен — все были без ума от нее. Отец подмигнул мне и сказал, что к моему возвращению из Африки приторгует для меня соседнюю ферму. Бедняга Картер совсем разорился, все идет с молотка, можно будет купить хозяйство за бесценок.
В последний вечер Эллен, отвечая на расспросы отца, рассказывала о себе. Да, она кончает сейчас колледж. Теперь модны точные науки. Может быть, станет преподавать их или устроится на другую работу.
Отец вздыхал и подмигивал мне.
— Работа, работа. На ферме ее хоть отбавляй!
Родители ее давно умерли, она их не помнит, продолжала Эллен. Старый мистер Сэхевс воспитывал ее и хочет от нее очень многого. Она еще знает языки. Может быть, это тоже пригодится.
— Вот Тома обучите! — смеялся старик. — Он будет водить по ферме иностранных туристов и показывать им, как надо хозяйствовать.
Эллен сказала, что в последний вечер хочет погулять.
Мы пошли с ней в гору к лесу. Перед нами была уходящая в небо тень, за нами — лунное море равнины.
— Слушайте, Рой. Я хочу проверить вас. Возьмите апельсин.
— Вам очистить его?
— Нет. В состоянии вы положить его себе на шляпу? Я отойду на двадцать шагов. Не бойтесь, я не промахнусь.
— Из чего? — посмеялся я.
Но она достала из сумочки настоящий револьвер. Я только развел руками.
— Если вам хочется продырявить мою голову, то пожалуйста. Но я рискую не из смелости, а будучи уверен, что при лунном свете вам и в голову мне не попасть, пусть она даже распухнет от изумления.
Эллен рассмеялась, отняла у меня апельсин, высоко подбросила в воздух и выстрелила в него.
Апельсин упал шагах в десяти. Она подбежала к нему, подняла и бросила мне. Я хотел поймать на лету, но промахнулся. Апельсин покатился под гору, я едва догнал его.
Черт возьми! Он был прострелен…
— Теперь слушайте, Рой. Я попробовала этой жвачки… Но я предназначена для другого. Может быть, лучше было бы положить апельсин вам на голову и выстрелить чуть ниже цели. По крайней мере мне не нужно было бы сейчас мучиться…
— Конечно, я безоружен, мисс гангстер…
— Я не шучу. Мне больно. Я позвала вас проститься со мной.
— Разве мы не едем утром вместе?
— Нет, Вы проводите меня сейчас до железнодорожной станции. Я уже посмотрела расписание. Проводите… навсегда…
Я не хотел верить ушам. Я не знал, что она умеет плакать.
Она не позволила будить стариков. Мы ушли на станцию, крадучись, пешком, без автомобиля.
Я все никак не мог привыкнуть к ее причудам и уверял себя, что все обойдется. Ведь мы уже прощались раз в Нью-Йорке…
На перроне заштатного полустанка, где на каждого пассажира смотрят открыв рот, мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, и молчали.
У меня вдруг горько защемило сердце, захотелось своей фермы, жены с прелестной мальчишеской фигуркой, дедовского кресла. Я отогнал от себя глупые видения. Что ж, мы снова увидимся в Нью-Йорке!.. Я так сказал ей.
— Вы ничего не поняли, милый Рой, Мы никогда больше не увидимся.
Мне стало не по себе.
— Нет, нет… не потому… — добавила она быстро. — Вы милый, родной… Но так надо… Это уже не зависит от меня… Какое страшное слово никогда…
С грохотом подошел поезд и тотчас двинулся.
Ее уже со мной не было. Я ощущал только вкус поцелуя на губах и легкий ее аромат…
Я побежал вслед за поездом, остановился у стрелки и заплакал.
Глава восьмая
ОБЩЕЕ ДЫХАНИЕ
Сергей Буров еще в детстве, когда жил с родителями в Крыму, любил нырять с открытыми глазами. Удивительный мир под водой! Вокруг как бы плотный воздух, меняющий цвет с глубиной, напоминая то просвечивающую весеннюю листву, то мрак ночи. Там не плаваешь, а вместе с быстрыми чешуйчатыми птицами будто летаешь над колеблющимися лесами, над мягкими бархатными скалами. Вверху играет тенями прозрачное «небо», Его можно пронзить и, вынырнув на поверхность, глотнуть желанного воздуха, на миг увидеть слишком резкие облака, слишком яркое солнце, слишком четкие берега…
Воспоминания детства! Буров плыл в акваланге, освещая путь лучом прожектора, закрепленного у него на лбу, как зеркальце у врача. Он управлял электрокарой, которая буксировала контейнер с приборами.
Фантасты мечтали о завоевании подводного мира, пересаживали человеку жабры акулы. Ученые пожимали плечами. Новое существо уже не походило бы на человека, должно было бы пропускать через себя бочки воды… Жизнь по-своему осуществила мечту. Не приспособление к природе, а подчинение ее разуму, способному техникой заменить биологические органы. Акваланг позволил человеку спуститься в море и быть таким же легким и свободным, как на его поверхности. И человеку открылись подводные материки! Приспособление его организма казалось безграничным. Аквалангисты жили на дне океана, не выходили на поверхность по неделям, создавали подводные колонии. Смельчаки доказали, что могут опускаться на поразительные глубины.
Буров встал на дно, ухватился за водоросли, выключил подводную электрокару.
А неподалеку от него тоже в водорослях замерла, притаилась тень, напоминавшая изящное и ловкое в воде тело нерпы. На Бурова смотрели такие же огромные, как у нерпы, глаза, но… это были очки подводной маски, через которые за Буровым тревожно наблюдала его помощница Шаховская.
…Так же тревожно следила она за Буровым в Великой яранге, когда после ухода Овесяна и Веселовой-Росовой он сел за стол, стал что-то писать, рвал написанное и снова писал.
— Письмо запорожца научным султанам? — спросила Елена Кирилловна.
Буров нахмурился:
— Думаете, что на мне сказывается беда века — примат образования над воспитанием?
— Думаю, что главную черту характера в вас воспитали. И вы не отступите из-за ложной обиды и жалкого самолюбия.
Буров ничего не ответил и твердым почерком закончил докладную записку о проведении части опытов по плану Веселовой-Росовой в подводной лаборатории, в которую можно превратить кают-компанию затонувшего ледокола, заполнив ее, как кессон, сжатым воздухом, чтобы вытеснить воду.
Овесян и Веселова-Росова созвали совещание, пригласив на него капитана ледокола-гидромонитора Терехова и прибывшего для подъема затонувшего корабля начальника экспедиции Эпрона Трощенко. Подводники вызвались помочь физикам. План Бурова был принят.
