В очаге пылало жаркое пламя; языки огня облизывали бока закопченного котла, в котором кипела вода. Клубы пара поднимались к дымовому отверстию и таяли, наполняя юрту влажным теплом. Но пот на лбу Оэлун не был следствием этого тепла.
Жена Есугея готовилась родить своего первенца. Ребенок, по единодушному мнению старух, мальчик, не хотел выходить. Он ворочался в материнской утробе, бил ножками, причиняя Оэлун сильную боль. Шаман Мунлик, осмотрев роженицу, велел всем покинуть юрту и оставить женщину одну.
— Младенец не хочет, чтобы кто-то видел, как он появится на свет, — заявил шаман. — Оэлун — жена волка. Она родит как волчица, в своем логове, одна. Это случится в середине ночи, а там появится и волк с добычей. Такова воля Тенгри!
Перечить Вечному Синему никто не стал. Старухи-повивальщицы, через чьи морщинистые руки прошла не одна сотня младенцев, одна за другой покинули юрту. Оэлун закрыла глаза и почувствовала облегчение.
С тех пор прошло довольно много времени. Час Рыбы сменил час Кречета, а его — час Верблюда. Ребенок успокоился и Оэлун решила, что сегодня ничего не будет, что все случится завтра или в один из следующих дней.
Женщина закусила губу. Она представила, как ее рыжебородый муж возвращается из удачного похода. Вот Есугей спрыгивает с коня, вот заходит в юрту — и видит ее, измученную, некрасивую, не сумевшую осчастливить его сыном. Видит плохую жену.
«Так не годится, — подумала Оэлун. — И шаман ясно сказал: середина ночи. Я — хорошая жена. Я все сумею. Я должна!»
Она зубами впилась в отполированную палку, сжала руки так, что ногти вонзились в ладони, и принялась изо всех сил выталкивать из себя сына.
Курень ждал. Стемнело. Из-за туч выглянула полная Луна зловещего багрового цвета.
Дикая боль пробила тело Оэлун навылет, раскаленным копьем воткнулась в позвоночник, железными обручами стянула живот, ударила в голову. Но Оэлун не сдалась, не отступила. Она выгнулась дугой, зарычала, как рычат дикие звери, и, упершись пятками в мягкий ворс ковра, с новыми силами начала тужиться.
И ребенок словно понял, что хотела от него мать! Тягучая боль внизу живота вдруг сменилась острой, режущей и эта другая, новая боль оказалась во стократ сильнее всего того, что уже испытала Оэлун. Палка выпала из ее рта, глаза закатились. Точно во сне, она слышала за входным пологом юрты встревоженные голоса повивальщиц, умолявших Мунлика пустить их внутрь и карканье шамана:
— Она — волчица! Чтобы сын ее был добрым волчонком, он должен родиться в муках! Так хочет Тенгри! Так хочет Тенгри!
Не сдержав себя, Оэлун закричала так громко, что пламя в очаге всплеснуло своими огненными крыльями. На мгновение наступила тишина, а потом откуда-то из ночной степи донеслось звонкое ржание коня — это скакун Есугея услышал голос жены своего повелителя и ответил ей. И тотчас же все овцы, верблюды, лошади и люди подхватили этот крик и многоголосица поплыла над степью, распугивая зверей и птиц.
Последним в этот хор вплелся пронзительный, требовательный крик ребенка, покинувшего материнское лоно. Оэлун бессильно откинулась на мокрый от пота и крови ковер.
Свершилось!
Возле юрты застучали копыта, сильная рука сорвала полог и Есугей-багатур, сбросив на землю покрытый пылью войлочный плащ, шагнул внутрь. Его глаза сияли, как звезды.
— Сын! — громовым голосом выкрикнул он, опускаясь на колени рядом в женой. — У меня родился сын! Эй, люди! Огня!
Нукеры с факелами, седобородые старики, повивальщицы — все они толпой ввались в юрту и замерли, глядя на сморщенный живой комочек, ворочавшийся между ног Оэлун.
Есугей прокалил в рдеющих углях очага нож и сам перерезал пуповину. Старухи тут же перевязали ее шелковыми нитями. Отец взял сына на руки и все увидели, что в правой ручонке мальчик сжимает кусок черной запекшейся крови величиной с овечью печень.
— Я сдержу слово, данное врагу! — произнес Есугей, поднимая младенца над головой. — Нарекаю тебя, сын мой, Темуджином! В этом имени звенит сталь мечей, от него веет жаром битвы. В честь нашей победы и на страх недругам — живи, Темуджин Борджигин, Железный Волк. В урочный час ты займешь мое место!
Мальчик, озаренный мятущимся светом факелов, молчал. Его мутные, темные, как у всех младенцев, глаза ничего не выражали. В юрте воцарилось молчание.
— О Есугей, прозванный Багатуром! — разрезал тишину хриплый голос шамана. — Я кидал наконечники стрел на черный камень, я разматывал собачьи кишки, я обжигал на огне баранью лопатку и вопрошал Вечное Синее небо. И я скажу больше: он не только займет твое место, но и возродит былую славу Борджигинов. Придет время — Темуджин станет великим ханом! Под его пяту склонятся не только монголы — весь мир!
Есугей довольно захохотал, встряхнул мальчика и тот раскрыл беззубый рот, запищал, показывая розовые десны.
— А теперь мы будем есть мясо и петь песни! — провозгласил Есугей. По его знаку все покинули юрту, неся собравшимся снаружи весть о рождении мальчика. Мунлик застучал в свой бубен и глухому буханью натянутой кожи вторил звон бубенцов на шестах. Они сослужили хорошую службу, не пустив злых духов в курень.
Отец бережно передал ребенка старухам. Темуджина обтерли пучками сухой ковыли, завернули в шкурку ягненка и передали Оэлун. Она прижала к себе сына, обнажила грудь и зажмурилась от боли, когда мальчик жадно придавил сосок. Но это была счастливая, самая счастливая в жизни женщины боль и Оэлун тихонечко рассмеялась, разглядывая чмокающего Темуджина.
Есугей, лежа рядом с женой и сыном, думал совсем о другом. Он стал отцом. Придет время, и Темуджин унаследует все, что имеет сейчас Есугей — улус, дружину нукеров, власть над племенами монголов, силу и смелость Борджигинов.
И фигурку из серебристого металла, что хранится под кожаной подкладкой шапки Есугея.
Эту фигурку он нашел, будучи еще подростком. Их было семеро, семеро мальчишек, рыбачащих на берегу Онона. Оползень случился неожиданно, огромный пласт глины рухнул в реку, подняв мутную волну, выхлестнувшую на заливной луг, лежащий на другой стороне.
Оползень открыл недра приречного холма и Есугей в числе прочих увидел торчащие из красной глины черные бревна, кости, черепа людей и животных, ржавое оружие.
И золото. Много золота. Товарищи Есугея бросились собирать его, азартно выворачивая из древнего могильника останки похороненных там, в незапамятные времена людей и жертвенного скота. Бляшки, ожерелья, браслеты, кольца, цепи и подвески — их набралось две корзины.
Есугей поднялся к могильнику последним. Он не стал грабить мертвых. Его внимание привлекли диковинные доспехи неизвестного властелина, многие века спавшего под курганом. Круглый бронзовый шлем, чешуйчатый панцирь, юбка из металлических пластин. Юный монгол никогда не видел такой брони. Чтобы получше рассмотреть шлем, он снял его с коричневого черепа и заметил, что между челюстей мертвеца что-то посверкивает.
