Я кивнул. Мне было знакомо подобное ощущение.
- Сантиментщики несчастные, - буркнул Лешка. - Знаю я, к чему ты, Володька, подбиваешься. Не выйдет! Если нужно, я тебя свяжу и сторожить буду, дурня, понял? Я сказал: никакой самодеятельности! Чок вот не вернулся, а с его чутьем это легче, заметь. Может, диво только с нашей стороны видно, какое-нибудь оно одностороннее. Туда можно только хорошо оснащенной, продуманно организованной экспедицией идти. Гусары-одиночки нынче ни к чему. Сам посуди, чего ты добьешься? Ведь если это чужой мир его же исследовать надо, изучать! А что ты можешь один? С твоими возможностями, знаниями? Колумб-третьекурсник... Даже если сумеешь благополучно вернуться, ты не принесешь никакой ценной информации, а лезть туда ради самовыражения - не слишком ли эгоистично! Предположим даже, что ты что-то узнаешь, поймешь. Кому и что это даст, даже если ты вернешься? А это не только не гарантировано, но просто-напросто почти невероятно.
- Можешь не сторожить! - великодушно разрешил Володька. - Не сбегу. Чошку вот жалко...
- Жалко, - согласился Лешка. - Хороший был щен. Почему собаки вечно должны за людей страдать?..
Мы помолчали. Еще по разу приложились к бутылке, потом Лешка размахнулся и бросил ее в темноту - она с треском упала.
- Зря, - сказал я. - Зачем лес загаживать, Лекс?
Лешка не прореагировал.
- Ну, я спать пошел, - сказал он после паузы. - Вы еще долго?
- Нет, - отозвался Володька. - Поболтаем еще чуть-чуть - и тоже на боковую.
Проходя мимо меня, Лешка шепнул:
- Ложись сегодня с ним, Дюдыч. На всякий случай...
Я кивнул.
Володька вытащил из костра ветку, прикурил.
- Знаешь, Дим, меня это порой пугает...
- Что?
- Рассудочность наша. Это - неразумно, то - нерационально. И верно, неразумно и нерационально. Только вот попалось мне, помнится, такое определение... Не то у Веркора, не то еще где-то: человек - существо, способное на алогичные поступки. Скажи, ты никогда Армстронгу не завидовал?
- Терпеть не могу джаз.
- Дурак, я про Нейла! Я вот часто думаю: каково ему было, впервые ступившему на Луну? Впервые в чужом мире - и он вокруг тебя, под ногами... Как я ему завидовал, Дим! Я тогда еще совсем мальчишкой был. Да и сейчас завидую, что греха таить. И Крымову со Скоттом - на Марсе.
- Никогда им не завидовал. Понимаешь, они к этому готовились - долго, тщательно. Без малого всю жизнь. Это мы отсюда им завидуем: ах, сверкающа почва Луны!.. А для них это работа. Тяжелая. И, конечно, интересная. Вот чему можно позавидовать: они место свое нашли, дело свое. А это все романтика, которая, как известно, уволена за выслугой лет.
- Шиш тебе! - Избытком вежливости Володька, увы, не страдал.
Мы опять помолчали. Кофе совсем остыл, и я допил его одним глотком.
- Ну, пошли спать, что ли?
- Иди. Я сейчас, только взгляну еще раз на диво. Эх, Дим, до чего Чошку жалко!.. Может, вместе сходим?
- Сейчас там все равно ничего не видно - темь одна. Попозже надо, когда там рассветет.
- Ладно, иди спи, медведь. Спокойной ночи! И не бойся, не сбегу.
Володька ушел. Я забрался в их палатку - она была просторная, четырехместная, не то что наша с Лешкой "ночлежка". Через открытый вход был виден костер - тлеющие угли, по которым изредка пробегали робкие язычки умирающего огня. От вида гаснущего костра всегда становится неуютно и грустно... Уже засыпая, я услышал, как вернулся Володька. Он проворчал что-то насчет бдительности и опеки и улегся. Через пару минут он уже спал, посапывая и изредка всхрапывая. Тогда и я уснул окончательно.
Когда я проснулся, было еще совсем темно. Я взглянул на часы - четыре. Но спать почему-то уже не хотелось. Я встал и тихонько, чтобы не разбудить Володьку, выбрался из палатки.
"Диво", слава богу, никуда не делось. Рассвет там еще не наступил, и оно сгустком тьмы висело на фоне темного леса. Я долго всматривался в эту черную бездну - так долго, что под конец мне стало мерещиться, будто там, в глубине, движется робкая светящаяся точка, словно кто-то идет с фонарем... Я протер глаза. Точка исчезла.
Вернувшись к палаткам, я постоял в раздумье, покурил. Будить их или нет? Я представил себе сердитую Лешкину физиономию и рассмеялся. Набрав в грудь побольше воздуху, я заорал во всю мочь:
- Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
- Что случилось?
- Ничего, Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
Володька аж задохнулся:
- Ну, Димка!..
- Что-то Лешка не просыпается, - сказал я. - Пошли, вытащим его из берлоги!
Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга:
- Куда его унесло?
- Может, прогуляться решил? С ним бывает. Ничего, скоро вернется.
Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, петом обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку. Тогда-то я и обнаружил записку, прижатую "Спидолой".
"Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо происходит лишь один раз, а не то - какое ж оно чудо? И нельзя пропустить его, чтобы потом не каяться всю жизнь, Это эгоистично - я иду для себя, а не для других. Но идти должен.
Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши сигареты - не серчайте.
И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой, - уходя, всегда думаешь о возвращении. Я вернусь.
Постарайтесь понять и не осудить.
Ваш Лешка".
Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, переглянувшись, мы ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника. И - с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими "диво". "Диво", которого уже не было.
- Леша! - заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит, что его уже нет нигде в нашем мире. - Лешка! - Я ругался, что-то кричал не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось одно: "Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза сразу ввалились, губы вытянулись в ниточку.
- Это я, - сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом. - Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он пошел. Понимаешь, это я должен был пойти...
Вот, собственно, и все.
К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей и привезли в коляске Трумина. Он нам поверил, но...
Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз придумали всю историю с "дивом". И не судили нас только за полным отсутствием улик.
Еще была академическая комиссия. Работала она долго: снимки, сделанные Володькой, изучались и так и этак; нам устраивали перекрестные допросы почище, чем во время следствия... К единому мнению, как я понимаю, комиссия так и не пришла. Некоторые считали нас мистификаторами или, наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что "диво" галлюцинация, непонятным образом за фиксированная на пленке, третьи... Пожалуй, один лишь Бармин принял вас и нашу версию всерьез. Но тогда он был одинок в этом мнении. Почти одинок.
