— Черт побери, — сказал Панарин. — Вам осталось два месяца, какое значение имеют просьбы самого?
— Ты не понял. Никакого значения не имеют просьбы… Этот рейд — моя лебединая песня, Тим. Ничего у меня больше не будет только санаторий и манная каша. Я бы сам пошел, Господи, я бы сам пошел, но я же подохну еще на взлете! И я не за увековечение своей памяти борюсь. Ты прекрасно знаешь, что те лекарства, биофильтры и ткани, которые получат на основе секретов «взвеси», не назовут ни «касторкой Адамяна», ни «синтетиком Панарина». Но мне нужен этот рейд… Тим, хочешь, я перед тобой на колени встану?
Панарин молчал. Он просто не умел высказать все, что творилось у него на душе — непривычен был к этому. Он сказал:
— На колени не надо. Лучше уберите истребители.
— Невозможно.
«Мне нужен ответ на один-единственный вопрос, — думал Панарин. Садился ты в Вундерланде или нет?»
— Ты, часом, не испугался? Это бывает, Тим, я тебя не стану винить. Хочешь в санаторий на «материк»? Пиво чешское, солнышко, неваляшки в купальниках… А к Ведьминой Гати я пошлю Станчева. Правда, у него нет практики, ну да что делать, если тебя одолела неврастения?
Панарин сердито подошел к столу и щелкнул клавишей:
— Панарин. Первое, второе звенья — на полосу!
…Динамики надрывались — похмельный Брюс изливал душу, немилосердно терзая баян:
И нельзя мне дальше, не имею права,
можно лишь от двери до стены.
И нельзя мне влево, и нельзя мне вправо,
и нельзя мне солнца, и нельзя луны…
— Ты шпалер забыл. — Сенечка подал ему ремень с кобурой.
Чертыхнувшись про себя, Панарин застегнул тяжелую пряжку и закурил. На галерею диспетчерской он не смотрел — в последнее время Клементина завела дурную привычку провожать его в полет, как он ни запрещал, и торчала сейчас у перил вместе с женой Сенечки Босого.
— И моя гитара — две струны… — зло проворчал Панарин. Ветер трепал ему волосы, высекал искры из сигареты.
— Что с тобой? — тихо спросил Леня Шамбор, здоровенный и белозубый, как всегда, загорелый и веселый, как всегда, любимец молодых поварих и ученых дам средних лет.
Панарин оглядел их всех, собравшихся в кружок. Они уже надели шлемы, застегнули комбинезоны и оттого казались очень одинаковыми. Да так оно и было. Все индивидуальное на время полета оставалось на земле — и то, что Петя Стриж в юности тянул срок за взлом пивного ларька, Коля Крымов отсылал половину зарплаты младшей сестре-студентке, а Панарин не на шутку влюбился в Клементину. И то, что за Сенечку Босого регулярно беспокоилась молодая жена, Станчев изобретал самогонный аппарат с дистанционным управлением и речевым синтезатором, а Чебрец учил Магомета стоять на голове. И все такое прочее. Бетонка, словно лазерный луч, отсекала все побочное, и оставались господа альбатросы, короли синего прозрачного воздуха.
— Ну, шантрапа, в седла. — Панарин затоптал окурок. — И помните — нервы на максимум. Набить баки «взвесью» — и драпаем. При отходе, если начнется заварушка, строя не соблюдать, каждый прорывается, как может. Гойда!
Он нахлобучил шлем и был доволен собой — все-таки не оглянулся на галерею.
Семерка шла на реактивных «Сарычах» — при всей своей к ним неприязни Панарин решил, что сейчас потребуется не надежность, а скорость и еще раз скорость. Хапнуть и смыться, словно карманники, зло подумал он. Предположим, так было не впервые, но тогда чуть позади, чуть выше не маячила тройка истребителей «Славутич»…
— Звенья, вниз, — приказал он. — Заборники открыть, начинаем уборочную кампанию, каковой ответим врагу на третий инфаркт Президента Всей Науки.
— Первое звено пошло.
— Второе начинает.
Собственно, в Ведьминой Гати не было ничего особо страшного всего-навсего протянувшееся на десяток квадратных километров хаотическое нагромождение стометровых стволов неизвестных деревьев, покрытых морщинистой синей корой. В солнечные дни от них поднимались струйки голубоватых газовых пузырьков пресловутая «взвесь», сулившая небольшую революцию в ряде отраслей промышленности и камерный погромчик в квантовой химии. Вот только собирать ее, проклятую, приходилось буквально по пузырьку.
— Первый улов.
— Мы тоже.
— Поздравляю, — сказал Панарин. — Кто первый набьет баки, тут же сматывается домой, и без диспутов мне!
Они принялись за работу. Нужно было угадать по взбухающему меж стволов пузырю — который выброс окажется наиболее богатым, потом изловчиться и загнать его в бак. Это в теории. А на практике — ювелирное маневрирование двигателями, рулями управления и соплами вертикальной тяги, отточенная акробатика.
Семь самолетов выплясывали дикий танец над сплетением гигантских ослизлых стволов. Выше ходили по кругу истребители. Панарин больше следил за окрестностями — все-таки в его задачу входило не столько ловить пузыри, сколько осуществлять руководство операцией. Ничего угрожающего в окрестностях не наблюдалось. Слева мелькнули две искрящиеся золотые змейки, но Сенечка бросил самолет в сторону как раз вовремя, а второй раз змейки не нападали. Правда, никто не знал до сих пор, живые это существа, или особый вид молний, и никто не знал, почему от Ведьминой Гати не вернулось звено Парселла…
Коля Крымов и Чебрец наполнили баки, и Панарин приказал им убираться к чертовой матери. Приказ они выполнили, но еще долго ворчали под нос, удаляясь быстрее звука.
— Я — восьмой, — в который уж раз доложил майор Кравицкий. — Все спокойно, ничего подозрительного.
— С чем вас и поздравляю, — проворчал Панарин. — Ну как там, обормоты?
— Имею две трети.
— Я тоже.
— У меня половиночка.
— Так, — сказал Панарин, быстро прикинув в уме. — Еще один заход — и сматываемся.
— Черт… — услышал он удивленное оханье майора.
— В чем дело? — рявкнул Панарин.
— Да показалось…
— Тут никогда ничего не кажется, ясно? — сказал Панарин. — Что наблюдали?
— Я все же уверен…
— Что наблюдали? — спросил Панарин.
Майор немного смущенно доложил:
— Наблюдался летательный аппарат — тихоходный биплан устаревшей конструкции, предположительно «Ньюпор-Рон-111» или аналогичного класса. Описал круг, пилот грозил кулаком. Из-за разницы в скорости не установил, когда он появился и в каком направлении исчез.
Панарин ничего не успел сказать — закричал Сенечка:
— Мужики, Ружич!
— Нужно делать ноги.
— Вот именно. Бугор, лучше бы нам драпануть…
«Стервецы, — подумал Панарин, — все о Ружиче вы знаете лучше моего, садились здесь вы раньше меня… в чем вы еще меня опередили?»
