Когда они были еще на полпути ко входу со спиральными колоннами, люди уже выходили им навстречу с песней теплого и искреннего приветствия.
Эта песня еще звучала в голове у Мэзера, когда он вернулся в настоящее. Он не удивился, обнаружив себя за пределами тех городских ворот, что выходят к подножию холмов. Далёкое солнце постепенно просветляло предутреннее марсианское небо за неясными силуэтами холмов, заставляя дорогу из белого битого камня под его ногами светиться призрачным светом.
На этот раз он даже не думал делать какие-либо записи. Развернувшись, медленно побрел – он чувствовал невыразимую усталость – через пустой город обратно на площадь к гавани. И хотя уже довольно долго ничего не ел и не пил, равнодушно прошел мимо джипа, где его дожидались контейнеры с водой и сэндвичи.
– Он просто обезвожен, – сказал один из грубошеих верзил, который прошел курсы оказания первой помощи. – Здесь такой сухой воздух, что если забывать пить, то и не заметишь, как поплывёшь.
– Влейте в него ещё один стакан, – сказал Боумен, – и отнесите в тень.
Они нашли Мэзера, лежащего ничком на мозаиках припортовой площади, когда грузовая платформа с перерабатывающим агрегатом прибыла уже под вечер второго дня. Теперь, когда Боумен бегло просмотрел записи в полевом журнале Мэзера, найденном возле упавшего в обморок человека, он уже понял, почему тот перестал отвечать на его радиовызовы.
Большинство из записей были совершенно нечитаемы, но несколько слов можно было разобрать: общественный, ритуальный, социальные узы – вполне достаточно для подтверждения давних подозрений руководителя команды, что Мэзер – из тех длинноволосых интеллектуалов, которые помешались на Марсе и рвутся сюда с мыслями обнаружить что-то этакое… Чего они ищут? Боумен понятия не имел о тех глупостях, которыми была забита их голова. Да и не хотел знать. Он подошел ближе к лестнице, ведущей в гавань, и швырнул полевой журнал вниз, туда, где гусеницы мегаагрегата сползали с направляющих платформы. Клубы черного дыма стали вырываться из выхлопной трубы, когда оператор поддал газу, ускоряя подачу топлива к двигателю, и циклопический агрегат начал забираться вверх, кроша костяные ступени. Правая гусеница наехала на полевой журнал Мэзера и разорвала в клочья.
Боумен некоторое время понаблюдал, чтобы удостовериться в соответствии технических данных этого комбайна его способности идти вверх по уклону. Когда машина достигла уровня бывшей городской площади и её передняя часть обрушилась на мозаичные плитки, с треском разламывая их, Боумен дал указание оператору остановиться и выйти, и сам забрался в кабину управления. Экран контроля подсвечивался зеленым по черному фону, показывая сетку, привязанную к ярким точкам: сигналам транспондеров, к счастью, расставленных Мэзером перед тем, как он одичал или «забушился» – словечко одного австралийского поисковика.
Все радиосигналы поступали чётко. Боумен выставил управление на автомат, спустился из кабины и с удовлетворением наблюдал, как огромная машина ориентируется и приступает к выполнению задания. Агрегат подполз к ближайшему от ступеней припортовой лестницы зданию, обрушил его подвешенным на тяжелой цепи сферическим молотом и начал перемалывать переднюю стену в массу из костной муки и мелкой крошки.
– Замечательно, – сказал бригадир своим людям, перекрикивая шум комбайна. – Подгоните джип прямо сюда. Хорошо бы вернуться на базу, пока еще не слишком темно. Первая порция выпивки – за мной.
Когда все уже сели в джип, Боумен послал за Мэзером, но того на месте уже не было.
Книги с серебряными страницами были на самом деле, как Мэзер теперь понял, не совсем книгами. Иероглифические завитки предназначались не для марсианских глаз, а для марсианских пальцев. Когда вы пробегали по этим страницам кончиками пальцев вдоль волнистых линий, к вам в виде мыслеобразов приходили не слова текста, а музыка. Она возникала в голове и звучала там сама по себе, пока вы легко касались книжных страниц: там были представлены все музыкальные и песенные жанры – от танцевальных мелодий до мягких лирических баллад, от гимнов до песен-посвящений, но все они были проникнуты упоительной меланхоличностью, которая стала для него сутью Марса.
В ясные минуты он размышлял над смыслом баланса и контраста противоположностей, присущего вселенской встрече марсиан и землян. Одна раса затухает и растворяется в пурпурных сумерках, тогда как другая устремляется в наступающий светлый день.
На фоне музыки до него донеслись голоса: Боумен и кто-то ещё звали его по имени. Он испытал досаду. Когда джип отъехал, ему казалось, что его больше не будут разыскивать, а по возвращении на базу объявят без вести пропавшим и счастливо забудут. Людей, заблудившихся на Марсе, никогда потом не видели. Друзей среди шахтеров он так и не завел. Для всех для них он оставался гадким утенком.
Впрочем, забравшись в птичью пещеру и поразмышляв на эту тему, он понял – разработчики все равно обязаны были вернуться для перезапуска комбайна. На следующее утро после их отбытия на базу он выбрался из пещеры и перебросил главный пусковой включатель агрегата, остановив его. Машина застыла, прекратив поедание и переваривание в своем нутре дома, стоящего на полпути между гаванью и городскими воротами. Сухопутный левиафан продвинулся в своем деле весьма существенно. Земляне умели строить надежные машины.
Однако еще попадались книги, которые надо было собрать, некоторые другие вещи, оставленные марсианами: маски, немного детских игрушек, предметы одежды, чаша, по всей видимости вырезанная из природного алебастра. Ему захотелось все это перенести в пещеру. Но после того как он собрал все и вернулся перезапустить мегаагрегат, то понял, что не знает, как настроить его на работу с ориентацией по транспондерной сетке. Тогда он оставил его с включенным мотором при нейтральном положении трансмиссии, зная – Боумен прибудет на джипе снова запустить его в работу.
Он надеялся, что остановку в работе перерабатывающего комбайна сочтут вызванной технической причиной, но доносящиеся снаружи голоса подсказывали: бригадир не удовлетворился таким простым объяснением. Мэзер подполз к входной расщелине, ещё труднее различимой из-за веток колючего кустарника, которые он туда подтащил. Сам же он ясно видел Боумена и прочих. Они стояли на гряде холмов, сложив свои мозолистые ладони рупором, и звали его. У них были бинокли. А также ружья.
Его искали весь день, но Мэзер помнил навыки марсианского охотничьего искусства, полученные из мемо-видений – так он решил называть этот феномен, – и спокойно избегал поимки. Вечером люди из поисковой команды забрались в джип и укатили прочь через высохшее море. С холмов он мог видеть тянущийся за джипом плюмаж поднятой пыли, остающийся висеть в воздухе почти неподвижно, так медленно оседали частички мельчайшей пыли в условиях меньшей гравитации и при безветрии в марсианской атмосфере. Когда наступила полная темнота, он спустился в город. Он уже знал о схожести узоров инкрустированных линий на стенах домов и подобных начертаний на гранях куба. Но если последние были мемо-видениями общественных событий, то стены домов повествовали о частной жизни. Своего рода марсианские семейные альбомы.
