Она хихикнула, и, стряхивая с сигареты пепел, он знал, даже не будь он искушен в подобного рода экспериментах, что если она будет продолжать смеяться, то никогда не войдет в необходимое для его наглядного урока состояние. Чтобы привлечь ее внимание к показаниям собственного барометра, он сказал:
— Древние романтики использовали определенную форму самоконтроля, которая называлась «йогой». Это было что-то вроде религии. Я немного поднаторел в ней, пока изучал эту тему. — Он погасил сигарету после одной медленной затяжки, небрежно ткнул ее в пепельницу и сел подле девушки, положив как бы невзначай руку на спинку дивана позади нее. — Интересная религия, эта йога.
— Они обнимали девушку рукой и говорили с ней о религии?
— Конечно. Они называли это «невинной беседой». Иногда речь шла о политике, иногда о мировых проблемах. Но чаще всего темой была религия.
— Результаты ваших исследований не совпадают с моими.
— Поставьте ножки прямо, так, чтобы я мог видеть впадинки на ваших коленях.
— Я ничего не читала об этом.
— У вас очень красивые колени. Сбросьте шлепанцы, чтобы я мог видеть носки ваших ног… Вот так. Пять и пять, десять прелестных маленьких пальчиков… Это я сейчас вам льщу.
Он положил руку на то ее колено, которое было ближе к нему.
— Теперь я провожу проверку с целью убедиться, что все это ваше… Такое замечание они делали, прежде чем добиться возможности прикоснуться к тому, что они называли вторичными эрогенными зонами…
— Ну, теперь я понимаю, что такое невинная беседа, — сказала она.
Его пальцы постукивали по ее коленям.
— Во всех своих очертаниях вы созданы по законам готической архитектуры, — сказал он. — Красота ваших будылек привлекает взгляд к тому, что находится выше них.
— Будылек? — прервала она его.
— Архаическое название голеней… Но вернемся к готической архитектуре: ее очертания были задуманы так, чтобы привлекать внимание к небесам.
— Это тоже лесть? — спросила она. — Или это лекция по готической архитектуре?
— Хиликс! — Он похлопал ее по колену, выражая неудовольствие. — Вы намереваетесь стать поэтессой. Это символизм. Я говорю вам, придерживаясь древнего слога, что ваша крестцово-поясничная область божественна.
Она покачала головой:
— Либо вы слабый поэт, либо я плохо разбираюсь в символах. Покажите мне другой наглядный пример.
— Так и быть. Мы будем рассматривать ваши будыльки в качестве своего рода монад. Вот эта, правая, достаточно сильная, с хорошо разработанными мышцами. Вы, должно быть, очень много бегаете.
— Надо полагать, что это лесть?
— Что-то в этом роде, — пояснил он. — На самом деле, это то, что они называли завуалированным комплиментом. Когда говорили, что девушка много бегает, имелось в виду, что она является объектом непрерывной охоты.
Его рука, крепко обнимавшая ее за плечи, немного расслабилась, и она улыбнулась:
— Какой-то первобытный инстинкт говорит мне, что вы все ближе подходите к общей проблеме ухаживания за женщиной.
Ободренный, он погладил ее ногу под коленом и почувствовал прямо-таки готическое побуждение крепко сжать пальцы.
— У вас такая атласная кожа, словно шелк.
— А шелк атласный или шелковистый? — спросила она, как всегда строго следя за чистотой речи. Но он уловил учащенный темп ее дыхания, который вдохновил его на импровизацию.
— Попридержите ваши атласно-шелковистые пальчики пониже подола юбки, — сказала она и добавила: — Не надо. Стоять!
Ее слова, прозвучавшие как приказ, привели его в замешательство. У него возникло сомнение, имела она в виду «не надо» и «остановитесь» или «не надо останавливаться». Если она хотела его остановить, соображал он, то вполне могла бы оттолкнуть; вместо этого она прильнула к нему еще крепче, чем прежде, едва ли контролируя свои действия.
— О, Халдейн, пожалуйста, прекратите.
У нее на глазах появились слезы, и ему не хотелось, чтобы она расплакалась. Кроме того, она совершенно определенно просила его прекратить, поэтому он оставил ее и поднялся, чтобы закурить еще одну сигарету, внимательно следя за тем, чтобы не зажечь ее со стороны фильтра. Он заметил, что его руки слегка дрожат, и отложил сигарету, чтобы достать из кармана куртки носовой платок. К его удивлению, это простое упражнение в старинном ухаживании наделило его способностью проникать в суть истории — он был в состоянии понять явление демографического взрыва. Наклоняясь, чтобы утереть ей слезы, Халдейн знал, что, будь она хоть немного рефлекторно, он мог совершить геносмешение, несмотря на данное самому себе обещание.
Она открыла глаза и враждебно на него посмотрела.
— Были вы в одном из тех домов, перед тем как пришли сюда?
Поставленный в тупик ее неуместным вопросом, он грубовато ответил:
— После Пойнт-Сю не был ни разу.
Должно быть, она ему поверила.
— Нас спасла йога, — сказала она — Если бы мне удалось преодолеть вашу йогу, я бы пропала.
Наступил черед Халдейна потерять контроль над собой. Садясь рядом с ней, он сказал:
— Но, Хиликс, не было никакой йоги. Я ношу гимнастический бандаж. Это и есть мое сдерживающее начало.
Он скользнул рукой по ее талии, и тогда она сжала кулачок и принялась колотить его по груди, снова всхлипывая:
— Вы зверь! Вы неотесанный, вероломный зверь. Вы все время заставляли меня думать, что это я была животным. Все время я старалась побороть йогу…
Она перестала его колотить и, уронив голову, закрыла лицо руками и заплакала. Он нежно положил руку ей на плечо и попробовал утешить:
— Хиликс, вы истрепали его в лохмотья.
Она сбросила его руку, вскочила на ноги, подошла к стулу, села и свирепо посмотрела на него.
— Никогда больше не смейте ко мне прикасаться, вы, зверь.
В мозгу у него все завертелось. Она была по-настоящему на него сердита минуту назад, потому что он ей подчинился, а как только он объяснил почему, она рассердилась за то, что он сделал именно то, из-за чего она прежде рассердилась на него, потому что он этого не сделал. В отчаянии он всплеснул руками.
— Хиликс, давайте трезво взглянем на это дело, — сказал он, — и забудем восемнадцатый век. Идите сюда и позвольте мне взять вас за руку, и я принесу вам официальное извинение и за мою хитрость, и за неразумное поведение. Существует несколько нововведений к этому ритуалу, которые могли бы пролить свет, когда придет время писать.
Она упрямо покачала головой:
— Нет, то, что произошло однажды, случится снова. Да разве вы любите, вы — чокнутый. Вот, — она приблизилась, схватила биографию Фэрвезера и швырнула ему, — читайте о вашем Боге, вы, святоша от математики.