Я рассмеялся в ответ, но каким-то дребезжащим смехом, и тут же тяжелым ботинком ударил его по коленной чашечке. Кулаком по затылку - и он на полу. Сорвав со стены пленку, я закатал его, как в ковер, прихватил веревкой и, тяжело дыша, упал на диван.
Надо сказать, он быстро пришел в себя и стал извиваться, будто червь. Я посмотрел, как он дергается, пошарил глазами в поисках сонника и понял: оружие осталось у него руке, а рука вот-вот освободится. Самое тяжелое, что оказалось под рукой - пивная банка. Я не успел ее схватить, когда он выдернул сонник.
Щелчок. Но вместо того чтобы вырубиться, я все еще сидел на диване и смотрел, как из дырочки во лбу медленно вытекает кровь.
– Вовремя я пришел, - голос из коридора заставил поднять глаза.
– А, дядя Миша, - слабо сказал я. - Хорошо, что это вы. Я как раз хотел полицию вызвать. В порту…
– Я знаю, - сказал дядя Миша. - Сейчас мы с тобой поедем в порт, и ты мне покажешь, где они прячутся. А то ребята с ног сбились.
От мозаики не осталось даже камешка.
– Давай-давай, - торопил майор Гибсон. - Их по-любому будут ждать, все суда на выходе из акватории блокируются.
– Твои люди у ротора бегают?
– Мои, из управления. Им тоже жить надо, вот и суетятся, чтобы всех оптом накрыть. Премии там, бонусы.
– Неужели поделишься с ними? Он задумался.
– Ты прав. Сделаем еще лучше, - с этими словами он спрятал револьвер и поднял сонник. - Мы с тобой их возьмем, на двоих и поделим. Усыпим всех. Детей отдельно, взрослых отдельно.
– А взрослым что - дырка во лбу?
– Смысл? Поспят немного - и свободны. Детишкам будет хорошо, за ними присмотрят серьезные люди, а не болваны вроде этого.
Гибсон небрежно пнул завернутое в пленку тело. Говорил он спокойно, я бы сказал - добродушно, но глаза у него были пустые. Может, и усыпит. А потом концы в воду, буквально. Вместе со мной.
– Пошли, и без глупостей! - Он попятился назад, направив на меня сонник.
– Зонтик надо взять, - сказал я.
– Обойдешься без шокера, - ухмыльнулся он.
Я хотел выругаться, но не успел. Глаза дяди Миши Гибсона вдруг удивленно вылезли на лоб, и он мягко повалился лицом вперед и со стальной спицей в затылке.
– Вот я точно вовремя, - сказал Дима.
К моей чести надо сказать, я не упал в обморок, не вскричал: «Не может быть!», словом, не проявил нормальной человеческой реакции. Только тихо спросил:
– А тебя кто убьет? - И тут же добавил: - Ну да, ты уже мертв, это неактуально.
Переступил через труп дяди Миши, через труп Гриши, отметив в уме, что трупы рифмуются, и открыл панель фризера.
– Какие напитки предпочитают покойники в дневное время?
– Пиво у тебя дрянь, - улыбнулся Дима и быстро присел. Банка пролетела у него над головой и шмякнулась о стену.
Я засмеялся. Сначала тихо, потом все громче, и никак не мог остановиться.
Дима сочувственно посмотрел на меня, потом ущипнул.
– Ай, сволочь, больно ведь!
– Я живой, - сказал он.
– Кто же был тем фаршем?
– Меня хотели затолкать в камеру, но я оказался изворотливее. Грех не воспользоваться ситуацией. Надо было срочно исчезнуть.
– Где ты прятался? И здесь так удачно возник?
– На крыше пустого блока. Весь дворик, как на ладони. Ну и качели…
– Не понял.
– Через спутник вышел на точки наблюдения. Кто-то поленился и подключил их напрямую. Декодеру на пять секунд.
– Ты видел, кто меня глушанул, когда тебя… того?
– Извини, я не хотел.
– Ах ты! - я замахнулся.
– Бить покойников - плохая примета.
– Для кого? Ладно, пойдешь с нами? Мне оставаться нельзя.
– Нет, я останусь. Вещички кое-какие возьму и на дно.
– Что ж не усидел на крыше? Майор бы увел меня, а ты спокойно мог забрать все, что нужно.
– Мог. Твои дела - не моя война. Но это несправедливо, а значит - неправильно.
– И на том спасибо.
– Спасибо - слишком много, - ухмыльнулся он. - Помоги мне собрать вещички, и мы в расчете.
Оказавшись в своей комнате, он отодвинул кровать, свернул коврик, и мы вдвоем подняли тяжелую бетонную плиту, под которой открылся тайник. Из тайника появился ящик, в ящике - промасленная мешковина, а в нее завернуты изделия из каталога «Хеклер и Кох». И много коробок с патронами. Я подержал в руке внушительный пистолет-пулемет с глушителем и положил на место.
– Забирай, если нужно, - сказал Дима. - У меня такого добра на две роты.
– Обойдусь.
– Тогда сотри свои отпечатки.
– Верно. Кстати, а как же «не убий»?
– Грешен! Но за мои дела мне и отвечать. А когда все грехи человечества пытаются размазать тонким слоем по всем людям, какая-то теплохладность выходит хренова, прости Господи! - И он размашисто перекрестился на икону, висевшую в углу.
Мы упаковали его арсенал в спортивную сумку, и он направился к выходу.
– Встретимся еще? - спросил я.
– Не знаю. Все вольные резервации терпят до поры до времени. Пока там замешаны интересы разных групп, ситуация стабильная. Стоит одной получить преимущество, вот как с Игаркой случилось, - сразу продаст всех с потрохами мировому порядку.
– Что за суета с детьми, не в курсе?
– Дети - самый ликвидный товар. Пока тут неразбериха, на них стойку и сделали. Ты представляешь, сколько богатеньких папаш выложат за них любую цену, которую запросят. Разумеется, все будет оформлено так, что тысяча адвокатов тысячу лет будут искать малейшую зацепку и не найдут. Деньги-то все равно вернутся с процентами, захочет выросший ребенок или нет. Налогами все возьмут. Выгодное вложение капитала в условиях рыночного социализма! Вольные города, кстати, тоже на него работают. И ты тоже на него работаешь. Невидимый винтик системы.
– М-да, покойником ты был приятнее… Сам что будешь делать?
– Попробую внести немного здорового хаоса в миропорядок. Жаль, нет времени, я бы с тобой поговорил основательно. Понадоблюсь, спроси у Нины, где меня найти.
Вид я имел, наверное, глуповатый, поэтому он хлопнул меня по плечу и сказал, что пора быстро уносить ноги. Внешняя дверь хлопнула. Может, он мне приснился? Рад проснуться, да трупы мешают.
Я пытался одновременно решить несколько задач. Как вывезти толпу людей, если в порту облава, а на реке засада? Что за дела у Нинки в Димой, личные или нет? Какую кашу заваривает Дима и придется ли мне ее расхлебывать?
В доме стало душно, я вышел во дворик и увидел, что туман поднялся еще выше. А по двору кружит пьяный Николай и громко выражает свое недоумение короткими словами.
Увидев меня, он радостно взревел, обнял так, что дыхание сперло, и заорал:
– Куда все подевались?
Усадил его на скамейку и рассказал все, как есть. И про ходки, и про негодяйского Диму, и про сволочугу Гибсона, и о том, что сейчас полсотни хороших людей трясутся от страха за своих детей в черной машине с гробом внутри.
