— Мы должны посоветоваться, — сказал Стахов. — Решаю здесь не только я…
— Советоваться вы будете в моем присутствии, — сказал Айболит. — И еще: не тяните. Будет плохо, если крысы обнаружат, что меня нет. Я для них Бог, а боги всегда должны быть на месте. Какая гарантия, что вы вернете девочку?
— Гарантия? Никакой, естественно. Вы же не требуете гарантий со своих богов. Я беру женщину, возвращаю девочку, потом включаю свет. Потом — все зависит от вас. Но меня вы должны будете навсегда оставить в покое…
— То есть вы требуете абсолютного доверия…
— Можете называть это как угодно, — сказал Айболит, ухмыляясь, — а только все будет именно так, как я сказал, и ни на йоту иначе.
— Здесь нечего обсуждать, — Алиса подошла так, что никто не заметил. — Я иду с ним.
— Что? — повернулся Стахов.
— Это шанс. Другого нет.
— Алиса… — беспомощно сказал Золтан.
Она посмотрела на него, как будто видела впервые в жизни.
— Новую жизнь устроили, — и рассмеялась. — Новый, зараза, город. А получилось — кладбище с упырями. Замок с привидениями. Кто же так делает-то, а? Думать мозгом надо было…
Глаза у нее были страшные.
— Алиса… — повторил Золтан.
— Ничего, — сказала она. — Так даже и лучше. А то от всяких засранцев-моралистов ни житья, ни проходу. Правда же, Федор Иванович?
— Что? — ошалело спросил тот.
— Каждый умрет, как сможет, — Алиса улыбнулась еще шире, и это была уже не совсем улыбка. — Пойдем, дорогой, — она подала руку Айболиту.
— Давай-ка, любезный, — повернулся Айболит к летчику, — отвези нас туда, где взял. И — сразу вниз. Предупреждаю: чтоб никто не подглядывал за мной, ясно? Это в основном к вам относится, полковник.
— Хорошо, — сказал Юлин.
Пять минут назад ему доложили, наконец, что система «Аист» дает полную картинку местности.
Айболит галантно пропустил Алису в салон вертолета, сам сел рядом. Летчик забрался в кабину — и увидел, как Золтан, пригнувшись, бежит за спинами людей куда-то и возвращается над самой землей, с автоматом в руке, вцепляется в стойку лыжи и делает знак пилоту: молчи!.. Видеть его может только летчик — и Алиса, если приподнимется и прижмется лицом к стеклу. Но она сидит откинувшись на спинку кресла и смотрит на того невидимого, кто будто бы сидит рядом с пилотом, и оборачивается, и смотрит на нее…
Вертолет взлетел к вершине скалы, завис над краем обрыва, выбирая место, свободное от искривленных и тонких, но все же берез. Золтан лежал, распластавшись, в промоине. Этот гад его не заметит… Он снова коснулся лыжей земли, сделал знак: выходите! Айболит выпрыгнул сам, принял Алису. Захлопнул дверь. Вертолет свечой ушел вверх, развернулся на сто восемьдесят, завис на мгновение — и в полувитке спирали исчез над обрывом.
Стало очень тихо.
— Пойдем, — Айболит взял Алису под локоть. — Нужно торопиться.
Солнце стояло высоко, затянутое дымкой. С разорванными краями облака казались синими. За близким лесом начинались поля, потом видны были крыши города, потом — река под обрывом. По обрыву неровной и лохматой черной шерстяной неразрывной нитью тянулся далекий бор. Если идти пешком, то до наступления темноты как раз и можно дойти до этого бора…
— Да, конечно, — сказала Алиса. — Где бы мы были, если бы не торопились?
За время, проведенное в полной темноте, Ветка превратилась в скулящего щенка. Жутко, толчками, болела рука. Хотелось сосредоточиться на боли — но не получалось. Одна, маленькая, заживо погребенная… под толщей земли и камней… Мама, мамочка, мама…
Много маленьких ножек зашлепало по коридору, и Ветка перестала дышать.
Но ножки уверенно нашли дорогу к ее двери, и взвизгнул засов. Нет, сказала Ветка, вставая. Ее схватили за ноги и уронили. Нет! Не-ет!!! Жесткое и вонючее закрыло ей рот. Она билась насмерть. Потом — устала. Ее держали за ноги, за плечи, за голову… Ее уже тысячу раз могли бы убить, но не убивали.
— Ты из тех, сверху, — сказал кто-то на ухо детским голосом. — Ты умеешь лечить?
— Что?
— Ты знаешь лекарства? Доктор ушел, нам нужно взять то, что нужно взять. И не брать того, что не нужно. Понимаешь?
— Да. Только я не знаю… где что лежит…
— Мы покажем.
— А кто болеет? И чем?
— Верхний человек. Он весь горячий. Говорит во сне.
— Да. Я знаю, что нужно взять. Где все это лежит?
— Пойдем. Мы проводим тебя в комнату и оставим, и ты сможешь напустить полную комнату тьмы.
— Ведите, — сказала Ветка. — А потом — проводите меня к тому человеку, хорошо?
— Плохо. Доктор увидит, что тебя нет, и рассердится. Накажет.
— Я быстро посмотрю и вернусь. Он не узнает.
Золтан спрыгнул неудачно… То есть он попал, куда хотел, но оказалось, что целился он не туда. Промоина была слишком крутая, градусов сорок пять — и после дождя еще совершенно не просохшая. Песок и щебень, наполнявшие ее, тихонько плыли к обрыву под собственной тяжестью и под тяжестью тела Золтана — и всякая попытка за что-то ухватиться, как-то помешать этому сплыванию приводила лишь к продвижению вниз на дополнительный десяток сантиметров.
Он осторожно посмотрел сначала через левое, потом через правое плечо. Никаких корней, никаких прочно сидящих обломков. Если бы в руках был ледоруб, а не тупой автомат… Он все-таки попытался воткнуть ствол в сыпучку — бесполезно. Плывет, и все.
До края осталось чуть больше метра, наклон увеличился. Золтана охватило нечеловеческое спокойствие. Не закричать, подумал он. Падать молча. Как камень.
Он воевал, и прятался от башибузуков, и замерзал, и лежал на дороге под бомбами — и никогда не чувствовал ничего похожего. Тогда — был страх, ярость, желание жить. Сейчас — будто бы миг смерти уже позади…
Сзади обрушился целый пласт, и ноги потеряли опору. И вдруг — пронзительной любовью ко всему и ко всем переполнило душу. Он чуть не закричал, но не от страха, а от опаляющего счастья. Не закричал — и, заскользив быстро, быстрее, быстрее — начал свое долгое падение.
Айболит и Алиса удалились от края обрыва метров на сто пятьдесят и поэтому ничего не услышали.
На экране пульта телеразведчика видно было, как они идут, как спускаются в заросшую густым кустарником лощинку — и вдруг исчезают в ней, и даже тепла тел не ощущают приборы…
Краюхин посмотрел на часы. Было без двух минут восемь. Успел к назначенному самим себе сроку. Ничего не ждем. Он поднялся в первый вагон, поднес огонек зажигалки к осветительной ракете, воткнутой в густое термитное тесто вокруг боеголовки. Сейчас все это загорится, и через полминуты лопнут от жара шнурочки, удерживающие предохранительные скобы гранат, вбитых снизу. Хорошо, что он вспомнил про гранаты, а то черт его знает: вдруг не прогорит керамическая термозащитная рубашка? А так — все вдребезги, и беззащитное нутро открыто пылающему железу…
