– По пациенту номер один, – сказал он. – Состояние стабильное. Потеря крови компенсирована, сообщение между сосудами восстановлено. В настоящий момент пребывает под наркозом и пробудет так еще часов пять-шесть. К медикаментозному допросу будет готов часов через десять. Ты уверен, что хочешь слышать дальнейшее прямо сейчас?
– Я, пожалуй, вас покину, – сказал Ринальдо Огата. – Ночь без сна, у меня кружится голова. Если буду нужен – вы найдете меня в «Огненных столпах».
Когда за ним закрылась дверь, Ройе достал сканер «жучков» и просветил Тессеракт.
– Излагай.
– По пациенту номер два. Я уже привык к тому, – сказал Пауль, садясь, – что традиционно в нашей семье именно я дурак. Рад сообщить тебе, братец, что ты сделал серьезную заявку на эту роль. Сканирование показало именно то, что я предполагал – воспаление клапана и качественный эндокардит.
– То есть?
– То есть, в прошлом году, примерно где-то около праздника Волны, парнишка перенес тяжелейшее воспаление легких. Его залечили чем-то и как-то, но инфекция успела перекинуться на сердце и вызвать воспаление клапана. Лошадиные дозы дрянных антибиотиков его пригасили на время, но системного лечения так и не было. Парень жил где попало, ел что попало, и никто не следил за его физическми нагрузками – я правильно понимаю, сеу Дельгадо?
– Да, – ответил Пуля, глядя в сторону.
– Вы не расскажете мне, где он подхватил пневмонию во второй раз?
– В порту Лагаш. Неудачно искупался.
– И после этого его лечили?
– Да. По вашему меткому выражению – «чем-то и как-то». По понятным вам соображениям обратиться к врачу-профессионалу никто не рискнул.
– Но был еще и третий раз, да, братец? И ты ничего мне об этом не сказал. Что возвращает нас к вопросу – кто традиционный дурак у нас в семье.
– Признаю справедливым свое назначение на этот пост, – вздохнул Максим Ройе.
– Ты применял стандартные антибиотики?
– Армейская аптечка.
– Которую формируют из продукции клана Варро, опять же традиционно, – вздохнул Пауль. – В общем, на грибок, что потихоньку выжирает его сердце, они не действуют. Я сделал пробу на три-фактор-даприл; если средство покажет свою эффективность – поставлю ему депо. Но это не все. Клапан поражен довольно сильно, и это наложилось на… Кто его тренировал до тебя?
– Не знаю. Судя по всему – действительно шеэд. А что?
– Убил бы я этого шеэда, вот что. И тебя вместе с ним. У парня перетренированное сердце. Максим, пока подросток продолжает расти – нагрузка должна быть рассчитанной, иначе сердце начнет расти быстрей, чем все остальное. Короче, клапан был проблемным и сам по себе, помимо инфекции, а сейчас он просто изношен.
– Твое экспертное заключение?
– Менять. Без вариантов.
– Ты можешь сделать это здесь? – быстро спросила Баккарин.
– Нет, не могу. Ближайшая клиника, где есть соответствующая аппаратура – в Киннане, на Сэйрю.
– Если этой операции не сделать?…
– Разовьется сердечная недостаточность. Она уже есть и она будет усугубляться. Сердце не справляется с объемом перегоняемой крови, оно будет увеличиваться до тех пор, пока само не начнет голодать от недостатка кислорода, и этот процесс пойдет быстро, потому что оно и так увеличено, спасибо неизвестном шеэду и тебе, братец. Эти изменения станут необратимыми, не спрашивай, за какой срок – и, чтобы парень не превратился в развалину, понадобится уже полная пересадка сердца.
– Что ты можешь сделать прямо сейчас?
– Поставить депо и остановить развитие порока.
– С этим нет никаких сложностей?
– Медицинского плана? – неожиданно резко переспросил Пауль. – С установкой депо? Нет, никаких. Рутинная операция, которую я могу сделать, встав к терминалу спиной. Но ты, кажется, чего-то не понимаешь, Макс. После того, как я установлю депо, грибок не исчезнет по щелчку пальцев. Этот процесс займет три-четыре недели, и его никак нельзя ускорить. И в процессе я должен его наблюдать. Ну или кто-то, квалификацией мне не уступающий. А лучше – превосходящий. Потому что я все-таки хирург широкого профиля, благодаря этой гребаной войне, а не кардиолог.
– Но ты же специализировался по болезням детей и подростков.
– Спасибо, что напомнил.
– Значит, ты и проведешь эти четыре недели с парнем на навеге. Другого специалиста у нас все равно нет.
– Не возражаю, – Пауль поднялся. – Особенно если навега уйдет подальше отсюда. Есть одно замечание.
– Я тебя внимательно слушаю.
– Такие болезни почти всегда – болезни не только тела. Депрессии, мягко говоря, не способствуют.
– Значит, нужно найти и психотерапевта, – подытожил Ройе. – Это будет трудно, но можно. Теперь все?
Пауль, Баккарин и Дельгадо переглянулись.
– Я пойду к нему, – сказал Пуля.
– Нет, вам нельзя, – возразила Баккарин. – Подозревать связь между вами – пусть, а доказательств никто получить не должен. Пойду я.
– Баккарин, ты молодец, – усмехнулся Пауль. – Но мне бы хотелось что-то донести до моего чудо-братца. Макс, я понимаю, что у тебя была довольно тяжелая ночь. И что еще не всех зарезали, кто должен быть зарезан, чтобы завтра совет кланов прошел без эксцессов. Я вообще признаю твое полное превосходство в области политики и войны, стратегии и тактики, а также охраны окружающей среды, чтоб она была здорова. Но в некоторых аспектах ты все-таки патологически туп.
– С того момента, как ты отправил его в «Горячее поле» и до сей минуты, – пояснила Баккарин, – ты обращался с ним как с собакой.
– До этого момента тоже, – вставил Пауль. – Я видел. Впрочем, с собаками Макс обращается хорошо…
– Я обращался с ним как со всеми своими людьми, – холодно отозвался Максим. – Как с тобой. Как с родным сыном. Не хуже и не лучше.
Дельгадо и Баккарин снова переглянулись. У Пауля дернулась щека.
– Раз на то пошло, – сказал он. – Не хотел я эту тему поднимать, но раз уж ты сам ее поднял. Да, брат. Ты обращаешься с людьми неважно. Ты защищаешь, опекаешь, поддерживаешь и на свой лад любишь, но твоя привязанность выражается главным образом в форме разносов за то, что они не соответствуют твоим высоким стандартам. В тех случаях, конечно, когда тыне презираешь человека до такой степени, что считаешь бесполезным отчитывать.
– Может быть, ты не заметил, – сказал Максим, поднимаясь, – но последние годы были для нас не слишком удачными. И если бы я позволил себе выказывать к кому-то нежную привязанность, я бы подставил этого человека под огонь.
– Может быть, господин Дельгадо и Баккарин тебе поверят, – Пауль усмехнулся. – Но я-то знаю, что ты был таким еще до войны. Сколько я себя помню, я восхищался тобой – и одновременно боялся, что вот-вот совершу какую-нибудь немыслимую «драугу», и мой прекрасный старший брат начнет относиться ко мне с той же брезгливой жалостью, с какой он относится к родителям. На войне ты избавился от остатков чувства – и только.
