Маан сделал еще один шаг. Он не мог прикрыть голову лапами — они были необходимы ему чтобы двигаться. Поэтому он лишь наклонил ее, надеясь, что кость черепа окажется достаточно прочной.
Четвертая пуля ударила в шею, вырвав клок белого, как у рыбы, мяса.
Геалах стрелял от живота, и все это тянулось бесконечно долго, растягиваясь в длинную смазанную серую ленту. Маан видел, как вылетают гильзы из его пистолета, очень медленно, как в замедленной съемке. Просто аккуратные желтые цилиндры.
Следующая пуля ударила его в правую часть головы. Маан не знал, пробила ли она кость, но мир вздрогнул и стал крениться куда-то в сторону, пытаясь перевернуться вверх ногами.
Он должен был успеть. Его тело сотрясалось от спазмов боли, принимая в себя пулю за пулей, заливая все вокруг густой желтой кровью. Оно не раз выручало его, но сейчас Маан отдавал его на растерзание, заставляя любой ценой двигаться вперед. Он убивал его, даже не пытаясь уклониться от жалящих пуль.
Седьмая или восьмая пуля попала ему в лапу, перебив кость. Маан упрямо сделал следующий шаг. Боль сейчас не имела значения. И ничего не имело значения. Он только надеялся, что его тело, бывшее когда-то сильным и прочным, сможет продержаться достаточно долго.
«В последний раз, — сказал он себе, — Теперь уже точно в последний…»
Геалах попятился от наступающего Маана, выходя из круга света и ступая в темноту. Он не мог знать, что в нескольких метрах за его спиной находится каменный тупик. Маан двигался на него, пошатываясь, скользя в собственной крови, чувствуя, как его рассудок начинает проваливаться в открывшуюся щель, из которой повеяло холодом, туда, где нет ни цвета, ни направления, ни запаха.
Интересно, попадают ли Гнильцы в ад?..
В ушах его звенело — то ли от слабости, то ли от нескольких попавших в голову пуль. В этом звоне растворялись мысли, оставляя лишь одну, самую упорную, ставшую его путеводной нитью и главной артерией — «Надо дойти. Закончить. И тогда все».
Следующая пуля попала ему в правый глаз. Череп окатило волной боли изнутри, что-то оглушительно взвизгнуло, затрещало, заскрежетало. В глазнице плескался кипящий свинец, но Маан даже не замедлил шага. Он надвигался на Геалаха, медленно и неотвратимо, как огромный, пришедший в движение, валун, стронутый с места лавиной.
Что-то произошло в Геалахе. Не допускавший прежде ни одного промаха, он начал промахиваться, хотя их разделяло всего несколько метров. Маан слышал злой звон свинца, соприкасавшегося с камнем. Что-то изменилось и в его лице. Обычно бесстрастное, оно побледнело, как глина. Но ничего не могло поколебать хладнокровия Геалаха — он продолжал пятиться, держа перед собой пистолет. Магазин закончился, он отшвырнул его, перезарядив пистолет. Он никогда не проигрывал. И не собирался в этот раз.
«Не выйдет, — понял Маан, занося лапу для следующего шага, — Не дойду».
В нем сидело больше десятка пуль. Его тело умирало, и уже ничто не могло этого предотвратить. Инстинкты Гнильца, пытавшиеся не допустить самоубийственного порыва, теперь молчали. Это было особое молчание, предвестник вечной тишины, которая опустится на него через секунду.
Он был мертв. Он ощущал, как лопаются внутри него внутренности. Как ломаются кости. Как замирает течение крови в венах. Он, Маан, был мертв, но даже мертвый, он не остановился.
Сквозь звон он услышал какой-то другой, новый звук. Он был едва слышим и походил на рокот набегающей волны. Маан никогда не видел моря, но слышал звуки прибоя. Это было очень похоже. Голос невидимых волн. Шепот, пришедший из пустоты.
Маан вдруг понял, что этот шепот самой Гнили. Это был ее голос, который нашел его, мертвого, и проник в его сознание, разбегаясь по телу сотнями едва ощутимых электрических разрядов.
«Агония, — отстраненно подумал тот кусочек разума, который каким-то образом уцелел и теперь медленно таял, погружаемый в темноту, — Ты умираешь, вот что…»
Гниль шептала ему что-то ласковое, и Маан внимал ее голосу, который был прекраснее и звучнее всех голосов мира. Гниль не забыла про него, она нашла свое полумертвое дитя в каменных лабиринтах, и пришла к нему чтобы подарить вечный покой. Она обещала тишину — бескрайнюю, благосклонную, непроницаемую. Она пришла утешить его и подарить ему новый мир.
«Все хорошо, — шептала ему Гниль, мягко сдавливая виски, — Ты все сделал правильно, Маан. Не бойся. Ты в моих руках».
Он ощутил ее прикосновение. И сделал еще один, последний, шаг.
Геалах уперся спиной в камень и заметался, пытаясь найти выход. Но он был в тупике, в который сам себя загнал. Узкий каменный коридор, из которого нет выхода. Маан ощутил его запах, совсем рядом, и это придало ему сил.
«Закончи это, — прошептала ему Гниль, — И я уведу тебя отсюда».
Геалах закричал, выставив перед собой пистолет, но Маан уже не ощущал выстрелов, рвущих его плоть. Он не чувствовал боли — та уже была не властна над ним. Почти ослепший, не ощущающий ничего вокруг, он сделал последний шаг.
«Молодец, — прошептала ему Гниль, — Ты сделал то, что хотел. То, что было необходимо. Закончи это — и уйдем отсюда».
Он вдруг увидел глаза Геалаха, оказавшиеся совсем рядом. Наполненные страхом, широко раскрытые, остекленевшие, они смотрели на него, как на нечто по-настоящему ужасное. И Маан догадывался, что они сейчас видят.
Удар швырнул Геалаха об камень, тут же окрасившийся красным. Он всхлипнул, когда Маан вытащил из его живота свою лапу, за которой тянулись податливые и мягкие обрывки его собственных внутренностей. Кажется, Геалах хотел что-то сказать, на лбу напряглись жилы, и даже губы немного приоткрылись. В это мгновенье, последнее в своей жизни, Геалах выглядел растерянным. Что-то пошло не так, как он представлял. Он где-то ошибся.
Маан сдержал свое слово. Второй удар прекратил жизнь Гэйна Геалаха, сломав ему шею, точно тонкую спичку. Мертвое тело сползло вниз, нелепо разбросав в разные стороны длинные руки.
«Хорошо, — прошептала Гниль и мягкое тепло прошло по его позвоночнику, — Ты закончил то, что должен был. А теперь ложись. Ты устал. Я дам тебе глубокий сон, и уведу отсюда. Ложись, и не думай не о чем. Все, что имело значение, уже прошло. У тебя теперь новый путь…»
Маан сам не заметил, как опустился на землю. Странно, он совсем не ощущал боли в агонизирующем теле. Он вообще ничего не ощущал, даже того, что его окружало. Он вдруг почувствовал невероятное умиротворение, точно кто-то разрядил огромную сжатую пружину, которая сжималась в нем много лет. Все закончилось.
Повинуясь шепоту Гнили, Маан сжался, обхватив себя руками — как когда-то давно, когда он был беззащитным и лишь готовился к настоящему перерождению. Его глаз готов был закрыться, но Маан последним усилием заставил его еще некоторое время оставаться открытым. Он ощущал удары своего сердца — медленные, неритмичные, затихающие. Его сердцу тоже нужен был сон.
