Конвей и в данном случае рассчитывал на него. Он с дружеским видом вошёл в помещения эламитов. Постарался не быть слишком экспансивным, обмениваясь крепкими рукопожатиями. Помигал, приспосабливаясь к неяркому красному свету, и принял стакан эламитского вина.
Доремо сказал:
— Ваши волосы поседели со времени нашей последней встречи. Мои тоже.
— Мы много лет не встречались, Доремо.
— Значит, они поседели не за последние месяцы?
Конвей печально улыбнулся.
— Если бы они оставались тёмными, думаю, что поседели бы.
Доремо кивнул и отпил вина. Он сказал:
— Земля оказалась в чрезвычайно неприятном положении.
— Да, и тем не менее по всем законам логики Земля права.
— Да? — Доремо держался уклончиво.
— Я знаю, вы много думали над этой проблемой…
— Достаточно.
— Не хотите ли заранее обсудить её?
— Почему бы и нет? Сирианцы уже у меня побывали.
— Уже?
— Я сделал остановку на Титане по пути сюда. — Доремо покачал головой. — У них там прекрасно, насколько я мог разглядеть, когда мне дали тёмные очки. Ужасный голубой свет Сириуса ничего не даёт увидеть. Нужно отдать им должное, Конвей: они всё быстро проделали.
— Вы считаете, что у них было право колонизировать Сатурн?
Доремо ответил:
— Мой дорогой Конвей, я считаю только, что хочу мира. Война никому не принесет добра. Ситуация, однако, такова: сирианцы обосновались в системе Сатурна. Как их оттуда вытеснить без войны?
— Способ есть, — ответил Конвей. — Если все остальные планеты ясно покажут, что считают Сириус агрессором, он не сможет противостоять вражде всей Галактики.
— Да, но как убедить остальные планеты выступить против Сириуса? — спросил Доремо. — Большинство из них — прошу прощения — традиционно подозрительно относятся к Земле; они скажут, что в конце концов система Сатурна была необитаемой.
— Но со времен предоставления независимости внешним мирам согласно доктрине Хегеллана считалось, что правом на независимость обладают только звёздные системы. Ненаселённая планетная система не означает ничего, если это не часть ненаселённой звёздной системы.
— Я с вами согласен. Признаю, что таково допущение. Но это допущение никогда не испытывалось. Сейчас первый случай.
— Вы думаете, — негромко сказал Конвей, — было бы мудро отказаться от этого допущения, признать новый принцип, по которому всякий может вторгнуться в систему и занять любую ненаселённую планету, которая ему встретится?
— Нет, — выразительно ответил Доремо, — я так не думаю. Я считаю, что лучше по-прежнему считать независимым объектом только звёздную систему, однако…
— Однако?
— На конференции делегациям трудно будет рассуждать с точки зрения логики. Если я могу предложить совет Земле…
— Прошу вас. Наша беседа неофициальная и не записывается.
— Я бы сказал: не рассчитывайте на поддержку конференции. Разрешите сирианцам остаться в системе Сатурна. Сириус перегнет палку, и тогда вы сможете созвать вторую конференцию с большими надеждами на успех.
Конвей покачал головой.
— Невозможно. Если мы проиграем, у нас начнется буря. Она уже началась.
Доремо пожал плечами.
— У всех свои трудности. Я в этом отношении пессимист.
Конвей убедительно заговорил:
— Но если вы сами считаете, что Сириус не должен оставаться на Сатурне, не можете ли вы попробовать переубедить остальных? Вы влиятельный человек, вас уважают во всей Галактике. Не прошу вас ни о чём, только действуйте в соответствии со своим мнением. Ведь речь идёт о войне и мире.
Доремо отставил стакан и промокнул губы платком.
— Я бы очень хотел это сделать, Конвей, но на этой конференции не смею даже попробовать. Сириус стал настолько влиятелен, что для Элама опасно противиться ему. Мы маленькая планета… В конце концов, Конвей, вы ведь созвали эту конференцию, чтобы достичь мирного соглашения, зачем же вы одновременно послали военный корабль в систему Сатурна?
— Об этом вам рассказали сирианцы, Доремо?
— Да. И представили доказательства. Я даже видел земной корабль над Вестой в магнитном захвате сирианцев. И мне сообщили, что на борту не кто иной, как сам Счастливчик Старр, о котором мы слышали даже на Эламе. Мне сообщили, что Старр выступит свидетелем на конференции.
Конвей медленно кивнул.
Доремо сказал:
— Если Старр признает военные действия против сирианцев — а он признает, иначе сирианцы не допустили бы его выступления, — это всё, что нужно конференции. Никакой аргумент против этого не устоит. Ведь Старр, по-моему, ваш приёмный сын.
— Да, — прошептал Конвей.
— Тем хуже. И если вы скажете, что он действовал без санкций с Земли, как, вероятно, вам следует поступить…
— Это правда, — сказал Конвей, — но я не готов сказать, что именно мы станем утверждать.
— Если вы откажетесь от него, вам никто не поверит. Он ведь ваш сын. Делегаты внешних миров поднимут крик о «вероломных землянах», о лицемерии Земли. Сириус этим воспользуется, а я ничего не смогу сделать. Я даже лично не смогу голосовать в пользу Земли… Земле сейчас лучше уступить.
Конвей покачал головой. «Невозможно».
— Тогда война, — с бесконечной печалью ответил Доремо, — и мы все будем против Земли.
Конвей допил вино. Он встал и печально пожал Доремо руку.
Как бы напоследок он сказал:
— Но ведь мы ещё не слышали показаний Дэвида. Если они будут не так плохи, если даже окажутся безвредными, будете ли вы по-прежнему стремиться к миру?
Доремо пожал плечами.
— Вы хватаетесь за соломинку. Да, да, если конференция после показаний вашего сына не впадет в панику, я сделаю, что смогу. Как я вам уже говорил, я на вашей стороне.
— Благодарю вас, сэр. — Они снова обменялись рукопожатием.
Доремо, слегка качая головой, смотрел вслед уходящему главе Совета Науки. За дверью Конвей остановился, чтобы перевести дыхание. Всё, как он и ожидал. Только бы сириане позволили Дэвиду выступить.
Как и следовало ожидать, конференция открылась предельно дипломатично. Все были очень вежливы, и когда земная делегация занимала своё место впереди справа, все делегаты, даже сириане, сидевшие впереди слева, встали.
Приветственную речь от лица хозяев конференции произнес государственный секретарь. Он произнес несколько банальностей о необходимости мира и о двери, открытой для дальнейшего заселения Галактики, об общем происхождении и братстве всех людей, о том, как опасна и разрушительна война. Он постарался никак не упоминать причину созыва конференции, ни разу не назвал Сириус и не произнес ни одной угрозы.
