— Вы хотите сказать, что можете вызвать мутацию и заранее предсказать результат?
— Точно.
— И говорите не о селекционном разведении?
— Я говорю об обособленном акте репродукции.
— Но это же фантастика!
— Это реальность.
Голос его был мягок, но взгляд тверд. Я понял, как он внушил Смиту такое уважение. В присутствии Ходсона трудно было сомневаться в его словах.
— Но — если вы можете это сделать — наверняка ваша работа завершена — и вы готовы передать ее науке?
— Теория наследственности — да, завершена. Я могу сделать с единичной репродукцией организма то, на что требуются поколения селекции, и сделать это — да, сделать это куда точнее. Но помните, я не генетик. Я антрополог. Я всегда утверждал, что изучение человеческой эволюции возможно только посредством генетики, которая в основе своей наука лабораторная. Сейчас у меня есть доказательства этого, и я требую права применить мои открытия на избранном мной поле, прежде чем вручить их зацикленным на самих себе умам. Эгоистичная позиция, возможно. Но тем не менее это моя позиция.
Я ничего не сказал, хотя Ходсон, кажется, ждал комментариев. Я размышлял над тем, что он сообщил мне, пытаясь определить, насколько правдивы его утверждения и искренне стремление обнародовать их, с учетом склонности ученого к поспешным заключениям и предумышленным сенсациям. А Ходсон глядел на меня, прикидывая, быть может, что перевесит — моя понятливость или моя доверчивость.
Не знаю уж, как он рассудил, но вдруг Ходсон вскочил, неожиданно и импульсивно.
— Хотите осмотреть мою лабораторию? — спросил он.
— Безусловно.
— Тогда идемте.
Я проследовал за ним в дальний конец комнаты. Занавеска из бусин качнулась при нашем приближении, точно за ней кто-то стоял, но там никого не оказалось. Соседнее помещение, узкое и темное, вело в третью комнату, тоже отделенную от второй не дверью, а шторой. Дом был больше, чем выглядел снаружи. В конце третьей комнаты обнаружилась деревянная дверь, запертая на засов, но не на замок. Ходсон отодвинул щеколду, и, когда дверь распахнулась, я увидел, отчего дом, казалось, выступал из скалы. Причина была простейшей — и самой очевидной к тому же. Так оно и было на самом деле. Мы шагнули из комнаты в настоящую пещеру. У дома, в этой части по крайней мере, не имелось задней стены, а кусок железной крыши здания длиной в несколько футов плотно прилегал к каменному потолку.
— Вот, в частности, почему я выбрал именно это место, — пояснил Ходсон. — При строительстве здания в таком отдаленном районе удобно использовать природные ресурсы. Если даже дом рухнет, моя лаборатория уцелеет.
Он вытащил из настенного держателя электрический фонарь и щелкнул выключателем. Проход впереди был узок и угловат, скорее трещина, чем пещера, он клином сходился над нашими головами. Сырой, скользкий камень порос мхом, спертый воздух пропах тлением. Ходсон направил луч на неровный пол, и ярдов десять я тащился за ученым по этой щели, а потом она вдруг расширилась. Ходсон шагнул в сторону, а секунду спустя загудел генератор и вспыхнул свет. Перед моим изумленным взором предстала необычайная лаборатория Ходсона.
Она совершенно не вписывалась в окружение, контраст между помещением и тем, что в нем находилось, ошеломлял. Естественная пещера в скале, овальное пространство с голыми каменными стенами и сводчатым потолком, нетронутая и неизмененная, ярко освещалась подвешенными на равном расстоянии друг от друга лампами. Приличного входа не было, узкая расщелина, сквозь которую мы попали сюда, просто резко расширялась, образуя подземные апартаменты, возникшие благодаря какому-нибудь древнему смещению пластов земли. Но в центре пещеры была устроена современная и, насколько я мог видеть, отлично оснащенная лаборатория. Мебель выглядела куда крепче и надежнее той, что стояла в доме, а на разнообразных столах и в шкафчиках красовалось множество пробирок, и колб, и мензурок всех форм и размеров, пустых и наполненных — то наполовину, то до самых краев. Здесь и там торчали папки-скоросшиватели, и нагромождение их говорило о том, что дело успешно движется. В дальнем конце комнаты виднелась дверь в каменной стене, похоже единственное, что было добавлено к естественной структуре пещеры.
— Здесь я работаю, — объявил Ходсон, широким жестом как бы охватывая все помещение. — Тут все накопленное годами. Заверяю вас, эта лаборатория оборудована так же хорошо, как и любая другая в мире. У меня есть все, что нужно для работы. Все, что нужно, плюс время.
Он подошел к ближайшему столу и взял пробирку. За стеклом колыхнулась густая кроваво-красная жидкость. Ходсон протянул мне склянку, точно сигнальный огонь, — этакий человек-маяк.
— Ключ к роду человеческому, — произнес он. Его выразительный голос и колебания жидкости гипнотизировали. — Ключ к эволюции не погребен в каких-нибудь египетских пирамидах, не скрыт в остатках древних костей и окаменелостей. Ключ к человеку лежит в самом человеке, и умелый слесарь изготовит такой ключ и отопрет ту далекую дверь.
Голос его метался между каменными стенами. Я не мог отвести взгляд от пробирки. Ходсон, возможно, и был гением, но он также, несомненно, обладал отличной техникой подачи своей веры. Он производил фурор и вызывал враждебность в основном своей манерой, а не своими теориями.
Я огляделся, по большей части не понимая, что именно вижу, желая прочесть его записи и расчеты, но понимая, что он определенно откажется показать их мне. Ходсон вернулся ко входу, ему не терпелось уйти именно сейчас, когда я увидел лабораторию, но еще не разобрался, что к чему. Он считал, что поверхностного впечатления мне вполне достаточно.
Я задержался у двери с противоположной стороны помещения, которую считал деревянной, но, приглядевшись, понял, что она железная и покрашена тускло-зеленым.
— Там тоже оборудование? — осведомился я.
И повернул ручку. Дверь оказалась закрыта.
— Просто кладовка, — ответил Ходсон. — Ничего интересного. Идемте. Ужин уже, наверное, готов.
Любопытно, однако, что кладовка тщательно заперта, тогда как собственно лаборатория никак не закрыта, а ключ от двери в коридор, ведущий к ней, запросто висит у входа. Но я не думал, что сейчас подходящее время высказываться по этому поводу. Следом за Ходсоном я вернулся по туннелю в дом.
Стол был накрыт в передней комнате-зале, там, где состоялся наш первый разговор с Ходсоном. Анна подала еду и села обедать с нами. Индеец за столом не присутствовал. Анна по-прежнему блистала наготой, но отчего-то это перестало смущать меня. Ее поведение было таким естественным, что даже такой абсурдный жест, как накрывание салфеткой голых бедер, не казался неуместным; столкновения между общественными приличиями и близостью к природе не произошло. Пища была незнакомой и непривычной, пряной и ароматной, с каким-то ореховым привкусом. Я спросил Анну, она ли готовила еду, девушка безыскусно улыбнулась и сказала, что да, она, и сдержанно обрадовалась, когда я похвалил стряпню, наигранно или нет, не знаю. Ходсон вновь погрузился в свои мысли, ел быстро, не обращая внимания, что он глотает, а я болтал с Анной. Девушка была очаровательна. Она не ведала абсолютно ничего, что выходило за границы ее существования в этом уединенном месте, но недостаток знания в ней казался простым и прекрасным. Я отлично понял, что имел в виду Ходсон, сказав, что жизнь его, возможно, изменилась бы, если бы он встретил такую женщину, когда был молод, — и с удивлением обнаружил, что мои мысли текут в том же направлении, что я думаю о том, что если бы я не повстречал Сьюзен…
