М-да… Слегка оправившись от изумления, в которое поверг всех факт возвращения кожевенника от стражников без какого-либо убытка, народ повалил валом. Причем даже торговались как-то вяловато, больше с жаром расспрашивая: «А как?», «А что?», «А кто?» — принимая, впрочем, скупые и односложные ответы Ингера вполне благосклонно. Да и нечего болтать… Ревнители публика серьезная, так что знать о том, что происходило между ними и кожевенником НА САМОМ ДЕЛЕ, никто не жаждал. Недаром умными людьми сказано: меньше знаешь — лучше спишь. Однако просто потолкаться рядом с героем столь необычного происшествия все одно было лестно. Поэтому и толкались, и платили сколько запрашивал. Толстая Камрина даже пожелала расплатиться натурой. На счастье Ингера, покупательницу оттеснили вместе с ее сладкими прелестями.
Так или иначе, но последние два часа торговли с лихвой компенсировали Ингеру утреннее отсутствие покупателей. И за свои кожи он выручил не в пример больше обычного. Можно было подумать и о покупках: подарках домашним, новом инструменте. Да вот еще сестра просила зайти в лавку к травнику и купить какое-то хитрое снадобье… Ингер порылся по карманам, ища щепку, на которой сестренка выцарапала мудреное название лекарства. Да, еще!.. Отец просил — без особой, впрочем, надежды, — чтобы Ингер наведался в мирской придел ланкарнакского Храма, в тот, что посвящен богу огня Берлу, и добавил бы силы «пальцу Берла». Если хватит доли от выручки… Отец Ингера гордился тем, что в их деревне было только три «пальца Берла»: у старосты Бокбы, у кузнеца Бобырра да у него, старого Герлинна, отца кожевенника Ингера. Правда, сила в «пальце» давно иссякла, и требовалось добавить ее, да вот не было денег.
Теперь будет вам, ближние, и тепло и светло, торжествующе подумал Ингер и, спрыгнув с телеги, затесался в толпу. Впрочем, «затесался» — это громко сказано: все расступались перед ним. Даже опозоренный Хербурк не рискнул сунуться к Ингеру, хотя и знал, что денег у того сегодня как никогда много.
Миновав два квартала, Ингер остановился перед большим, мрачным, с лепным фасадом зданием. Вход в него был украшен двумя каменными статуями, изображавшими бога огня Берла, или, как витиевато именовали его жрецы, «тепло между пальцев у Ааааму». Служители Храма поднаторели в теологических диспутах, а вот Ингеру было совершенно все равно, какие места грел Берл великому и светоносному богу. Он пришел сюда, чтобы вдохнуть силу в семейную реликвию, потому как он может себе это сегодня позволить.
Две статуи Берла воззрились на него своими выпученными, как у жабы, глазами — кажется, неодобрительно. Ингер произнес короткую молитву и, склонившись, вошел в низенькую дверь. Вход в мирской придел Храма, посвященный Берлу, нарочно сделан таким низким, чтобы все входящие невольно склонялись. Даже невысокий человек не прошел бы, не склонив головы, что уж говорить о таком рослом парне, как Ингер.
Народу было немного. Несколько человек стояли возле громадного, в десять раз превышающего человеческий рост, глиняного изображения Берла. Все они, кажется, были горожанами. Ингер встал последним. Пока подходила его очередь, он разглядывал внутренний покой придела Храма. Тут было сумрачно, прохладно и тихо — разительное отличие от того, что творилось на шумных, дымных и душных улицах Ланкарнака. Пахло тут, впрочем, тяжело и дурно: то ли прогорклым маслом, то ли перегретым железом, на которое плеснули вонючую болотную тину… Собственно, к самому Храму придел Берла имел мало отношения: громада главного культового здания, резиденция самого Стерегущего Скверну, была где-то там, в центре города… Там Ингеру и бывать-то не приходилось. Да и тут, в приделе Берла, он лишь во второй раз.
Очередь Ингера между тем подошла. Высокий жрец, что-то жуя, невнятно потребовал плату и, кажется, даже удивился, когда Ингер с достоинством подал ему требуемые монеты. Затем кожевенник аккуратно потянул из своего кармана «палец Берла», тщательно завернутый в отрез мягкой, хорошо выделанной телячьей кожи. «Палец» напоминал несильно изогнутый бычий рог, однако же, судя по весу, был сработан из металла (тускло-серебристого, шершавого на ощупь) не только снаружи. Как устроена семейная реликвия, передававшаяся (как и во многих семьях) от отца к сыну, Ингер не знал и знать не хотел. Ему достаточно было, что эта штуковина помогает сильно экономить на дровах. На зиму хватает тепла, если до отказа влить в «палец Берла» силу. Так говорит отец, а Ингер привык верить отцу. Только вот возможности проверить, истинны ли его слова, как-то не было.
Теперь — есть.
Жрец взял у Ингера «палец» и сунул его острой оконечностью в одно из множества отверстий на «ладони» изваяния бога. Собственно, ладонью это можно назвать с большой степенью условности. Статуя бога Берла была крайне нелепой формы, частью глиняная, частью из тесаного камня, а кое-где — в особенности в средней части изваяния — проглядывал металл. От общего массива статуи отходили по самому полу две «руки», оконечности которых и именовались ладонями. Ладони представляли собой тумбообразные возвышенности, затянутые черной тканью, в которой были прорезаны дыры. Примерно по полсотни в каждой из «ладоней».
Из пары отверстий в груди божества (высоко, почти под потолком) шел теплый вонючий дым. Откуда-то доносился непрестанный гул, то почти утихающий, то разрастающийся до рева, от которого вибрировали плиты пола и стены.
В общем и целом статуя бога Берла представляла собой малосимпатичное сооружение, и потому Ингер обрадовался, когда провонявший местными миазмами жрец передал ему теплый «палец» и напутствовал:
— Иди! Теперь надолго хватит… Печку топить не надо и воду греть не надо, деревенщина!
Еще два часа ушли на покупки. Зашел Ингер и к травнику за снадобьем. Когда он вернулся к своим товарищам, те хором объявили, что и не чаяли его сегодня увидеть.
— Мы думали, что ты на радостях-то нажрался винища в кабаке и уже лежишь в постельке с теплой сдобной бабой! — огласил ему мнение общественности весельчак Лайбо. — Ну-ка дыхни… Э, мужики, да и он и не пил! Трезвый, как наш староста!
Ингер промолчал.
Едва телега миновала стражную будку на выезде из города, народ принялся было подбивать Ингера все-таки обмыть удачный торговый день. Раз он такой недогадливый!.. Но Ингер только молча покачал головой и шумно вздохнул. Товарищи подобного отступления от традиции в общем-то не одобрили, но настаивать не стали. Сидящий рядом с Ингером дед Кукинк жестом дал понять своим молодым спутникам, чтобы не лезли и утихомирились. У человека, чать, такое дело закрутилось, пусть отойдет, отмякнет, а там уж и… опять поспрошать можно. Пока же пусть себе посидит…
