При виде Гумилева в его европейском костюме торговец оживился. Он задвигался на своем насесте, откашлялся и спросил по-французски:
– Что угодно господину? Господин приехал охотиться или по иным делам?
– Господин приехал путешествовать, – отвечал Гумилев.
– В таком случае вам нужна винтовка. Мало ли, каких плохих людей можно встретить сегодня на дорогах…
Старый хитрец и в самом деле разбирался в оружии, смог он оценить и практичность покупателя, а также его платежеспособность – а потому не подсовывал ни дорогих охотничьих ружей с золотыми накладками на ложе, ни совершенно никчемных револьверов с хитрыми замками и новомодными способами экстракции.
В результате Гумилев довольно недорого приобрел короткий восьмимиллиметровый карабин Бертье, которым обычно вооружались французские колониальные войска (и с трупа одного из солдат которых, скорее всего, и было снято оружие), а также одиннадцатимиллиметровый британский револьвер «веблей», стреляющий патронами с дымным порохом (о судьбе его бывшего хозяина он также предпочел не задумываться). Купив достаточное количество патронов, он убрал карабин в заботливо предоставленный торговцем полотняный чехол, а тяжелый «веблей» сунул в карман.
Обратно в отель Гумилев отправился другим путем, чтобы посмотреть рынок целиком. Он шел, окутанный запахом пряностей и благовоний, перемешанным со смрадом, исходящим от язв многочисленных нищих и отбросов, которые терзали шелудивые тощие собаки. Сворачивая налево и направо среди лавчонок, прилавков и гомонящих толп, Гумилев понял наконец, что заблудился. Проход в глинобитной стене показался ему наиболее подходящим, и он шагнул туда.
Это оказался тупик. Возможно, когда-то узенькая щель была переулком, но потом его завалили мусором, а довершили дело осыпавшиеся с обрыва над ним глиняные кирпичи от полуразвалившейся стены. И в этом тупике трое оборванцев грабили старика.
Старик в богатой арабской одежде сжимал в руке узкий длинный клинок, но силы явно были неравными – мордастые грабители были моложе, двое вооружены огромными тесаками, а третий толкал свою жертву в грудь стволом старинного игольчатого револьвера «лефоше», покрытого ржавчиной и похожего на перечницу, но явно все еще боеспособного.
Первым желанием Гумилева было повернуться и уйти, благо он находился в чужой стране и не знал местных нравов и обычаев – вдруг старик обманул этих людей и получал в данный момент по заслугам? Но, уже решившись, поэт поймал молящий взгляд старого человека и сделал то, что должен был сделать.
– Стоять, мерзавцы! – громко крикнул по-русски Николай, словно герой авантюрного романа о благородном мушкетере или рыцаре.
«Мерзавцы» все, как один, обернулись. Их замешательство – а грабители явно не ожидали увидеть здесь европейца – помогло Гумилеву, который выхватил из кармана «веблей». Тот не был заряжен, но грабители этого знать не могли.
– Стоять! – повторил Гумилев по-французски. Тот, что был с револьвером, скривил покрытое пятнами проказы лицо, но больше сделать ничего не успел – воспользовавшись моментом, старик ударил его в бок своим длинным кинжалом.
Не успел грабитель издать предсмертный вопль, как старик пронзил второго. Третий бросил свой тесак и бросился бежать, оттолкнув Гумилева так сильно, что тот ударился спиной о стену и на мгновение утратил возможность дышать.
Старик тщательно вытер кинжал об одежду еще шевелившегося прокаженного, пнул ногой в мягком башмаке второго – тот никак не отозвался – и поклонился Гумилеву.
– Благодарю вас, мой друг, – сказал он на хорошем французском с почти неуловимым акцентом. – Если бы не ваше появление, я уже был бы мертв. Идемте отсюда скорее. Сейчас их начнут жрать рыночные псы, а это не слишком приятное зрелище.
– Мы так и оставим… так и оставим их здесь?! – Гумилев указал на прокаженного, который скреб землю скрюченными пальцами.
– Ах, да, – старик кивнул. – Конечно же, так нельзя.
С этими словами он вернулся и быстрым движением проткнул горло прокаженного. Тот затих.
– Теперь можно идти, – удовлетворенно сказал старик и потащил оторопевшего поэта за собой.
…Гумилев пришел в себя только в маленьком кафе наподобие того, в котором уже был сегодня. Старик сидел перед ним и наливал в небольшую глиняную чашечку желтоватую жидкость из бутылки.
– Джин, – сказал он. – Какой-то британский сорт. Гадость, но другого не было. Вам нужно выпить.
Гумилев послушно опрокинул чашечку и закашлялся.
– Еще раз позвольте поблагодарить вас, – сказал тем временем старик. – Мое имя – Мубарак, сам я из Эр-Рияда, здесь по торговым и прочим делам. Если бы не вы, я был бы уже мертв.
– А теперь мертвы они, – пробормотал Гумилев, вспоминая, как длинное узкое лезвие пронзало укутанные грязным тряпьем тела.
– Такова жизнь, – развел руками Мубарак. – К тому же они жили неправедно… более неправедно, чем мы. И оставим это – псы уже растащили их кости по углам, мир забыл об этих людях, если таких шакалов можно называть людьми. Кто же вы, и как мне вас отблагодарить?
– Меня зовут Николай Гумилев, я из России. Я… – Гумилев хотел сказать «поэт», но вовремя подумал, что это будет выглядеть достаточно нелепо. – Я путешественник.
– Россия… – задумчиво произнес старик. – Большая северная страна, куда я никогда не попаду.
– Что же вам мешает сесть на пароход и поплыть в Марсель или сразу в Севастополь?
– У всех свои пути на этом свете. Вы еще молоды, но после поймете, – Мубарак вопросительно щелкнул по бутылке унизанным кольцами пальцем. Гумилев покачал головой.
– Я думал, вам запрещает религия, – сказал он.
– Так ведь я и не пью, – засмеялся Мубарак. – Послушайте, я непременно должен вам что-то подарить.
– Не стоит, – запротестовал Гумилев. – Я ведь ничего по сути не сделал. Мой револьвер даже не был заряжен.
– Вы их отвлекли. Другой мог бы попросту уйти незамеченным. Вы могли пострадать. Поэтому… – Мубарак сунул руку в большой кошель, висящий на поясе, порылся и достал маленький сверток. – Поэтому я хочу подарить вам вот это. С виду не слишком ценная вещица, но поверьте, это только так кажется.
Гумилев взял легкий сверточек и раскрыл тончайшую белую ткань. Внутри оказалась металлическая фигурка скорпиона размером с палец. Скорпион угрожающе выгибал свой смертоносный хвост, заканчивающийся маленькой колючкой, настолько острой, что можно было пораниться. Как только поэт коснулся ее пальцем, словно электрическая искорка проскочила. Гумилев тотчас отдернул руку и увидел улыбку старика.
