Голос:
— Он — твой самый сильный противник. Он всегда был сильнее тебя. Но теперь твое мастерство возросло, и ты… это…
— Не учи меня, — оборвал человек, поднимая голову. — Я с ним дрался, между прочим.
…Тогда. На городской площади, кашляя в дыму; и был летучий огненный блик на режущей кромке длиннющего лезвия. У моего горла.
Плиты пола под ногами. Был взгляд. Цвет глаз — не то Голубой, не то зеленый. Была усмешка. Осталось — заживающий порез на шее, под ладонью… Он все равно дерется так, как я драться никогда не буду. Но ведь не убил. Почему?
— Почему он меня не убил?
Молчание. Человек сглотнул.
…Рука в черной кожаной перчатке — на рукояти меча. Распахнутый ворот плаща, огненные отсветы на потной коже. Я увидел его впервые. Он красив, как…
Враг мой. По-че-му?!
…Встать на колени, И ползать. Чего ж я все хамлю-то, ведь от Оракула зависит…
Потому что если я не уговорю… не уломаю, не умолю… Оракул все может — равнодушная сволочь по ту сторону мира…
ТРЕТИЙ РАЗ.
…Щербинки на плитах.
— Он — твой враг. Ты убьешь его, и это будет значить, что ты выиграл…
Человек мотнул головой. Он ВИДЕЛ будущее — снова.
…Враг ждал — с мечом в руке. Почему-то голый по пояс. Черные кожаные штаны, черные сапоги… И неведомо откуда тянущий сквозняк шевелил волосы. Враг смотрел в глаза. Даже вроде чуть улыбался — уголками рта.
Жить ему оставалось меньше десяти минут.
— Пожалуйста, — сказал человек хрипло.
— Я тебя предупреждал, — ответил Голос.
…Предупреждал. «Твоя биография изменится, и ты изменишься… Я выполню твое желание, а оно перестанет являться таковым…» Ты хотел же жить с этой девушкой долго и счастливо? А перед этим, твою мать, ты хотел того же, но — с другой…
Это ж такая глюковина — любовь. Потому что она — не данность. Она — как получится…
С кем получится.
— …Ты садист.
— Я тебя предупреждал… Смотри!
…Он ощутил себя в движении. Разворачивающимся; косо падает занесенное лезвие… блики в чужих зрачках… Он знал, что сильнее. Он и БЫЛ сильнее — в эти секунды.
Секунды.
…Блики. Дрогнули чужие ресницы. И лезвие падает, падает, падает…
Стоп-кадр, размазанный во времени.
— Почему он меня не убил?!
А Голос спросил с насмешкой:
— Сказать тебе, почему он так хотел убить эту девушку?
…Плиты.
Он стоял на коленях — впервые в жизни. И наверно, нужно было кричать. Умолять. Биться головой о пол…
— Пожалуйста, — повторил он. Не то улыбаясь, не то скалясь — и лицо его выглядело каким угодно, только не умоляющим. — Я не хочу убивать этого человека. — И сморщился. И сглотнул; и еще помолчал, глядя. Черная дыра зрачка. Цветные стекляшки мозаики, темные желобки между ними… Глоток — с усилием. Вспышка молнии насквозь просветила колонны. — Я… он мне нравится.
И тут Голос впервые засмеялся.
Заржал.
…Гром. Да такой, что показалось — покачнулись хрустальные колонны. Но это всего лишь молнии, причудливая игра света…
— Да ты сбрендил, парень, — сказал Голос, переждав очередной удар. — Сначала тебе одну женщину, потом другую… теперь что, вообще мужчину?
— Пожалуйста, — повторил тот, кто еще надеялся.
А что ему еще оставалось?!
Снаружи хлынул ливень; ветер заносил струи в просветы между колоннами. Долетали брызги.
— Я не могу, — ответил Голос — после паузы, неожиданно спокойно. — У игры есть сюжет. С кем же ты тогда будешь драться?
Человек глядел запрокинув голову. В сумраке мозаичный зрачок и вправду казался провалом. Все-таки он ждал чего угодно… но этого… Но не этого.
— Так ты… только чтобы… ради ЭТОГО?! Ради игры?!
— Я игрок, — ответил Голос. — И ты игрок. Жизнь — игра…
…Шум дождя.
Человек поднялся. И демонстративно отряхнул колени — хотя храмовые плиты были, наверно, чище его пыльных штанов.
…Хоть унижайся до бесконечности. Он не поможет. ОН НЕ ПОМОЖЕТ.
А если так — зачем все?
— Будь ты проклят, — сказал он, глядя вверх. И если бы из зрачка пала молния и испепелила его на месте — он не удивился бы. — Будь. Ты. Проклят.
— Ну зачем уж так-то, — сказал Голос. Хмыкнул — снисходительно; по храму прошелся ветер. — Меру, знаешь, тоже надо соблюдать… Давай — третье желание. Последнее. Мне интересно, что еще может получиться. — И — помедлив: — Ну?
Человек молчал. Будь он проклят; он же мной играет, как… как… И желание было одно. Бешеное. Дотянуться и взять за горло.
И все-таки он сказал. Ухмыляясь — потому что все стало так плохо, что осталось только смеяться.
— Тебя бы в мою шкуру. — И, уже шагнув к выходу из храма — навстречу ливню, — обернулся. — Сидишь, сытая сволочь… Я бы тоже так посидел.
(…И что-то замкнуло в мире.)
…И ЧЕМ ВСЕ КОНЧИЛОСЬ
— Ты игрок, — сказала девушка геймера, вздрагивая распухшими губами и промакивая мятым платочком серые от туши слезы. — Ты хоть там-то…
— Ну что ты, — отвечал отловленный таки военкоматом и забритый в армию геймер из дверей вагона. — Я вернусь… О’кей? Я обязательно…
…Лязгнули двери.
Мятая банка из-под джина стояла рядом с клавиатурой; на третий день он не выдержал — взял банку двумя пальцами и отнес на лестничную площадку, в мусоропровод.
Обыскать шкафы и ящики в квартире он решился уже вечером первого дня. В квартире обнаружились деньги — немного, как оказалось, но все же; из ценных вещей были только телевизор и компьютер, в котором сгорело все, что могло гореть, — содержимое процессора стало единым слитком металла и пластмассы.
На второй день он сходил-таки в магазин — вот еды в доме не было, если не считать хлеба и консервов. Снимая ключ с гвоздика в стене у входной двери, обернулся. Входная дверь ему не нравилась — хилая, плечом выбить… А впрочем, какая дверь удержит ТОГО, если он захочет уйти?
— Ты, пожалуйста, никуда не девайся, — сказал он уже из дверного проема. — Я же тебя не держу. (Старался держать лицо каменным — хотя враг из комнаты не мог видеть.) Просто мне хотелось бы попрощаться.
Из комнаты не ответили.
…Той же ночью небо взорвалось салютом — на нее пришелся какой-то крупный местный праздник. Во дворе, среди освещаемых вспышками сугробов, водили хоровод вокруг дерева, опутанного проводами в цветных лампочках.
…Шел четвертый день. Парень с желтыми взъерошенными волосами сидел в комнате на подоконнике — с ногами, обняв колени. Смотрел в окно. Ему не нравился этот город, состоящий словно бы из одних грязных катакомб дворов и подворотен; серое небо, снег и слякоть и неожиданно глубокие лужи, в которые срываются ноги… Он включал телевизор, только чтобы убедиться, что в этом мире есть места поприличнее.,
