Отключив оборудование, они вышли из лаборатории.
Снова оказавшись в гостиной, Рендер пожал несколько приятельски протянутых ему рук и сел на диван рядом с Питером. Он не спеша отхлебывал пунш, когда один из тех, кого он только что приветствовал, доктор Минтон, обратился к нему:
— Так, значит, вы — Ваятель?
— Совершенно верно.
— Я всегда этим интересовался. У нас в госпитале на прошлой неделе такие были страсти, просто коррида…
— Да что вы?
— И все из-за того, что наш ведущий психиатр заявил, что невроконтактный метод ничуть не более эффективен, чем обычные терапевтические методики.
— Я полагаю, он вряд ли имеет право судить, особенно если вы говорите о Майке Мисмайре, а я думаю, что о нем.
Доктор Минтон воздел руки к потолку.
— Он сказал, что ведет статистику.
— Изменения в психике пациента, полученные в процессе невроконтактного сеанса, носят качественный характер. Я не знаю, что он имел в виду, говоря об «эффективности». Лечение эффективно, если вам удалось помочь пациенту. Путей здесь столько же, сколько врачей, — но невроконтактный метод качественно превосходит любой психоанализ, поскольку влечет значительные, качественные изменения. Он воздействует в первую очередь непосредственно на нервную систему, сквозь поверхностный слой ложных центростремительных импульсов. Он провоцирует требуемое состояние самоосознанности и подводит под них необходимое неврологическое обоснование. Психоанализ и смежные с ним дисциплины сугубо функциональны. В большинстве случаев использование невроконтакта позволяет радикально устранить причину заболевания.
— Почему же вы тогда не лечите психозы?
— Лечили, и не раз. Но, как правило, это рискованно. Напомню, ключевое слово здесь — контакт. Взаимодействуют два сознания, две нервные системы. Процесс может принять обратный характер, стать своего рода «антиконтактом», если оператор оказывается не в силах справиться с патологией пациента. Тогда уже изменяется его самотождественность, смещаются основы его нервной системы. Он сам становится психопатом в результате органических изменений мозга.
— Неужели же нельзя как-то отсекать эту обратную связь? — спросил Минтон.
— Пока нельзя, — объяснил Рендер, — и немало операторов пострадали в поисках возможности такой отсечки. Над этой проблемой как раз сейчас работают в Вене, хотя чем дальше они продвигаются, тем дальше они от цели.
— Если вам все же это удастся, вы, вероятно, сможете вторгнуться и в область более радикальных психических нарушений.
Рендер допил пунш. Ему не понравилось, с каким выражением Минтон произнес слово «радикальные».
— Ну, а пока, — ответил он после небольшой паузы, — мы лечим то, что в силах лечить, и наилучшим из всех возможных способов, а невроконтакт, безусловно, наилучший.
— Находятся люди, которые считают, что вы не столько лечите неврозы, сколько потакаете неврастеникам, давая пациентам возможность передохнуть от реальной жизни, снабжая их собственными маленькими мирами, где они распоряжаются всем, как полубоги.
— Это не совсем так, — ответил Рендер. — То, что происходит в «маленьких мирах», вовсе не обязательно приятно для пациентов. И не они распоряжаются в них; распоряжается Ваятель, или, как вы заметили, полубог. Там вы учитесь на собственном опыте. Опыт же этот может быть и приятным, и болезненным. Причем, как правило, скорее болезненный, чем приятный.
Он зажег сигарету, взял полный кубок.
— Вот почему я считаю критику нашего метода несостоятельной.
— К тому же это недешево, — сказал Минтон.
— А вы когда-нибудь прикидывали, во сколько обходится многоканальное невроконтактное устройство?
— Нет.
— Займитесь на досуге.
Прислушавшись к звукам рождественской песенки, Рендер отложил сигарету и встал.
— Огромное спасибо, Хейделл, — сказал он. — Мне надо идти.
— Куда торопиться? — возразил Хейделл. — Побудьте еще немного.
— Я бы не прочь, но там, наверху, меня ждут.
— И много у вас народу?
— Двое.
— Пусть спускаются. Я собирался устраивать буфет, и запасов предостаточно. Я их и накормлю, и напою.
— Договорились, — сказал Рендер.
— Отлично. Почему бы не позвонить им прямо отсюда?
Рендер позвонил.
— С Питером все в порядке, — сказал он.
— Замечательно, но как же мое манто? — спросила Джилл.
— Пока забудь о нем. А потом я все устрою.
— Я попробовала отмыть теплой водой, но все равно остаются розовые пятна…
— Положи его обратно в коробку и не морочь мне больше голову! Я сказал, что все сделаю сам.
— Хорошо, хорошо. Мы спустимся через минуту. Бенни принесла подарок Питеру и кое-что для тебя. Она едет к сестре, но говорит, что может задержаться.
— Прекрасно. Тащи ее сюда. Хейделла она знает.
— Хорошо. — Джилл повесила трубку.
Канун Рождества.
…Противоположность Новому году.
Это время больше принадлежит личности, чем обществу; это время, чтобы обратиться к себе и к семье, позабыв об общественных проблемах. Это время для самых разных вещей: время находить и время терять, время соединять и время порывать. Время сеять и время пожинать посеянное…
Они ели, стоя у буфета. Большинство гостей пили подогретый ром с корицей и гвоздикой, фруктовые коктейли и имбирный пунш. Говорили о пластиковых легких, о кровяных фильтрах, о компьютерных диагнозах и о том, что пенициллин безнадежно устарел.
Питер сидел, зажав руки между колен, слушал и наблюдал. Костыли были сложены у ног. Комната полнилась музыкой.
Джилл тоже сидела и слушала. Когда говорил Рендер, другие разговоры смолкали.
Бенни, улыбаясь, опустошала бокал за бокалом. Шутил доктор или нет, но невозможно было устоять против его голоса диск-жокея, рассуждающего с логикой иезуита. Ее босс был знаменитостью. Кто слышал о Минтоне? Или о Хейделле? Другие врачи, коллеги — и все. Ваятели были символом времени, и она, она была его секретаршей. О Ваятелях знали все. Подумаешь, что значит какой-нибудь кардиолог, анестезиолог, специалист по кишечнику или вообще какой-нибудь костоправ? Ее босс был ее мерой известности. Другие девчонки всегда расспрашивали про него и про его волшебную машину… «Тайм» окрестил невроконтакторов «электронными Свенгали» и посвятил Рендеру на три колонки больше, чем остальным. Кроме, конечно, Бартельметца.
Музыка тем временем сменилась: зазвучала легкая классика, балетные партитуры.
Бенни почувствовала прилив тоски по уходящему году, и ей захотелось танцевать, как она танцевала когда-то, давным-давно. Праздник, компания, в которую она попала, вместе с музыкой, пуншем и висящими на стенах еловыми гирляндами — все это действовало на нее, непроизвольно заставляя тихонько отстукивать каблуками ритм и вспоминать о высвеченной в темноте площадке, полной движения и цвета, и о себе самой — там, далеко.
