Он сел в машину и надел перчатки, лежавшие на переднем сиденье.
Зеленый лимузин развернулся, выкатил на улицу и затерялся в потоке автомобилей.
IВскоре после окончания войны мне пришлось отправиться в командировку на Крайний Север.
В то время заполярные трассы не были так оснащены аэронавигационным оборудованием, как теперь, и в пути нередко случались непредвиденные остановки. Непогода заставила нас приземлиться у бухты Капризной, где обычно никто никогда не садился, — тут была только запасная площадка. Собственно, в районе самой бухты, где с трудом сел наш тяжелый самолет, погода была прекрасной светило солнце, на светло-голубом небе не было видно ни облачка. Но где-то впереди, поперек направления нашего пути, двигался циклон, известный только одним метеорологам, и этот циклон нам предстояло переждать.
Закрепив самолет тросами, мы — трое пассажиров, летчик и бортмеханик — направились к поселку, расположенному в нескольких километрах от аэродрома.
Весь поселок состоял из пяти домиков на берегу глубоко вдавшейся в сушу бухты, окруженной горами. Здесь размещались радиомаяк, метеостанция и жилье для людей.
До поздней ночи просидели мы у гостеприимных хозяев, рассказывая о том, что делается на Большой земле. Было уже два часа ночи, когда мы разошлись по своим комнатам в отведенном для нас отдельном домике.
Встав утром, я быстро проделал свои десять упражнений, которые я не забываю выполнить в любой обстановке, так же как чищу зубы, и, вооружившись зубной щеткой и мылом, вышел в коридор. Хлопнула дверь, и в коридоре показался широкоплечий мужчина с крепкими мускулистыми руками, с полотенцем, переброшенным через шею. Это был инженер Геннадий Степанович Смирнов, один из двух моих спутников по самолету.
— Привет! — воскликнул он и потряс мою руку с таким ожесточением, точно испытывал ее на прочность.
— Вы тоже купаться?
Я взглянул в окна. Замкнутая высокими горами, в сотне шагов от дома лежала бухта почти правильной овальной формы. Поверхность ее была нежно-бирюзового цвета, гладкая, как натянутый шелк, с легкими морщинками от набегавшего ветра, исчезающими тут же на глазах.
У берега виднелся пловучий помост. На перилах висела мохнатая купальная простыня. Рядом чуть покачивалась легкая лодочка.
— Вот и отлично, — гремел энергичный бас инженера. — Сейчас мы нашего юношу разбудим.
— Довольно спать! — кричал он, стуча в дверь комнаты третьего пассажира, молодого сотрудника научно-исследовательского института, тоже имевшего какие-то дела в Арктике.
В двери появился хозяин комнаты. Со своим тонким, бледным, всегда тщательно выбритым лицом, он действительно походил на юношу. И сейчас он только что побрился и вытирал лицо мокрым полотенцем.
Предложение искупаться он встретил без возражения и без удивления.
Мы зашагали к мосткам.
IIВода оказалась гораздо холоднее, чем можно было подумать, глядя на нее издали, едва окунувшись, я тут же выскочил на мостки. У меня захватило дух. Хотя в этих местах, как мне говорили, проходило вдоль берегов теплое течение, у меня было такое ощущение, будто я нырнул в прорубь. Инженер позволил себе поплавать с минуту, фыркая и гогоча от полноты ощущений. Когда он вылез из воды, его мощное тело было такого цвета, точно его ошпарили кипятком.
Голубенцов спустился в воду по ступенькам лестницы с видом человека, проделывающего некий физический опыт. Его худощавое мускулистое тело оказалось совершенно равнодушным к температуре. Когда он, не спеша окунувшись, так же методически поднялся на мостки, оно почти не изменило своего бледного цвета.
Купание освежило нас, а обтирание разогрело.
— А не прокатиться ли на лодочке? — предложил инженер. — Перед завтраком. Полчасика веслами поработать. Чудесно! — соблазнял он.
Инженер прыгнул в шлюпку и стал разбирать весла. Я последовал за ним. Голубенцов, не говоря ни слова, шагнул за мной.
Смирнов, в белой майке, с голыми по плечи руками, греб крупными взмахами, с видимым удовольствием напрягая свою богатую мускулатуру. Меня тоже разобрал спортивный азарт: ведь я родился и вырос на Волге; я взял в руки кормовое весло и стал рулить на середину бухты.
Голубенцов сидел на банке в позе пассажира. Мы отплыли уже на порядочное расстояние, когда на берегу показались человеческие фигуры. Люди у мостков что-то нам кричали и махали руками, но мы не могли понять их сигналов.
— Должно быть, скоро отлет, — предположил я.
— Ну что ж, вернемся, — с сожалением произнес инженер.
— Еще пять минуточек, — попросил вдруг Голубенцов. Он сказал это каким-то детским умоляющим тоном, совершенно не похожим на его спокойную манеру разговаривать. Свесившись за борт лодки, «юноша» рассматривал что-то с большим интересом в прозрачных глубинах.
— Перекур на пять минут, — объявил инженер. — А там — плывем к берегу.
И он принялся свертывать папиросу.
Голубенцов продолжал внимательно изучать дно бухты. Я не спеша осматривал окрестности. Неожиданно я заметил, что мостки у берега вместе с машущими нам людьми медленно отодвигаются. — Мы плывем! — воскликнул я.
Действительно, шлюпка явственно двигалась к выходу из бухты.
— Вот отчего мне так легко было грести! — воскликнул инженер. — Оно, должно быть, давно уже началось, это течение.
Голубенцов поднял голову от воды.
— Отлив, — спокойно констатировал он. Очевидно, он еще раньше заметил это явление.
Вода сразу изменилась в бухте. Цвет ее стал более мрачный, отливающий металлом. И только что спокойная поверхность пришла в движение, словно в закипающем котле.
Это почти замкнутое озеро соединялось с морем узкими «воротами». Сюда-то и направлялась наша лодка.
— А ну, поворачиваем! — скомандовал инженер. — Да поживее, если мы не хотим очутиться в открытом море.
Я развернул лодку и поставил ее носом против течения. Геннадий Степанович налег на весла. Но было уже поздно: течение тащило нас с огромной силой.
Дерево гнулось в могучих руках инженера, жалобно поскрипывали уключины. Пот выступил у него на лбу. Не имея возможности смахнуть его рукой, Смирнов встряхивал головой резким движением, словно хотел боднуть невидимого врага. Выражение крайнего ожесточения появилось на его лице.
Но лодка стояла на месте. Затем она двинулась и медленно пошла… кормой. Течение тянуло ее к выходу из бухты.
— Врешь, — упрямо хрипел инженер. Он взмок уже весь, майка стала серой.
