- Ваши волосы, - предупредила Бирна Сара. - Ваши волосы.., пауки... И, выйдя из темного угла, она сказала почти обычным своим голосом:
- Доктор Ван Хорн? Пожалуйста, не волнуйтесь. Это я, Сара Спрай.
С ужасной медлительностью доктор повернулся к ней.
Сейчас она уже видела, насколько поражено лицо Ван Хорна. Оно было трудноузнаваемым и отсвечивало влажным белым блеском. Скрывая глаза, падали на веки лохмотья кожи. Саре показалось, что он взволнован. Она слышала, как за ее спиной, шипя и кряхтя, Юлик соскребает с головы впившихся в кожу пауков.
- Мы не причиним вам вреда, доктор, - продолжала она. - Вы помните меня? Я ваша пациентка, Сара Спрай.
Как ужасно, что такой замечательный пожилой человек, как доктор Рен Ван Хорн, должен был заболеть такой омерзительной болезнью.
Казалось, что Ван Хорн улыбается ей. Она подошла поближе, стараясь, насколько возможно, успокоить доктора.
Туфля Сары попала в какую-то жидкость, Сара удивленно посмотрела вниз и обнаружила, что стоит в небольшой луже крови.
- Сара, - скаля зубы проговорил доктор, стоящий на последней ступени лестницы.
Саре показалось, что из лужицы высунулась детская ручонка и дотронулась до туфли, она даже несколько мгновений ощущала силу, с которой та тянула ее за ногу. Она резко отступила назад, боясь взглянуть вниз, и спросила:
- Что?
Лицо Ван Хорна оживилось, глаза задвигались и засверкали из-под полусгнивших лохмотьев, что висели на веках.
- С-с-сара, - просвистел доктор...
Услышав на верху лестницы еще чьи-то шаги, она подумала, что теперь они с Юликом спасены. Сара рванулась наверх, замерла и бросилась вниз, обратно в тот угол, где ее обнял Бирн, - это было последнее место, где она могла чувствовать себя в безопасности. На самой верхней ступени лестницы, что вела в кухню Бейтса Крелла, она увидела мертвого малыша Мартина О'Хара. Томас стоял позади и через плечо брата глядел на нее таким же равнодушным взглядом, как и Мартин.
II
ОГНЕННАЯ ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
1
На следующий день Кларк с любовницей пили непрерывно - как будто они участвовали в соревновании и рассчитывали выиграть главный приз. Начали они с пива - Беркли вынула холодные бутылки из холодильника и открыла банку консервированной ветчины; потом переключились на ликеры (Кларк на "Джеймсон", а Беркли уверяла, что если как следует охладить "Столичную", то она становится приторно-сладкой). К ленчу, состоящему из ливерных сосисок и поджаренного хлеба, Беркли Вудхауз подала бутылку "Шардоне", хотя обычно всегда, даже будучи трезвой, предпочитала коктейли, приготовленные по рецептам, позаимствованным у других. Через некоторое время после ленча Табби обратил внимание на то, что отец и Беркли переносят попойку лучше, чем обычно, и похоже, что они даже пропустят обязательный просмотр телевизора. Такое нередко случалось, и Табби решил потушить в доме свет и отправиться спать. Да, они определенно выглядели менее пьяными, чем всегда: Беркли несколько раз взъерошила ему волосы, а отец первый раз с тех пор, как его покинула Шерри Стилдвен, пошутил.
- Господи, Кларк, - окликнула его Беркли, - я только сейчас поняла, что ты был дважды женат. Могу поспорить, что ты был счастлив с каждой из них не больше чем шесть месяцев.
- Счастье не приносит денег, - сказал Кларк.
Беркли расхохоталась. Табби с удивлением взглянул на отца.
Шутка маскировала ложь, но тем не менее, несмотря на горечь, это все-таки была шутка.
После ленча недолгое просветление закончилось.
Кларк и Беркли отправились в спальню, чтобы, как выразилась Беркли, немного позаниматься "наппи-пу". Игривый эвфемизм заставил Кларка недовольно поднять брови.
- Это означает "трахаться", малыш, понял? "Наппи-пу", собачье дерьмо!
Он подтолкнул Беркли по направлению к спальне.
Табби знал большинство звуков, которые сопровождали любовные занятия отца, и, чтобы еще раз не слышать мычанья и похрюкивания, он ушел к себе в комнату. Двадцать минут спустя Табби с удивлением услышал крики, доносившиеся из спальни Кларка, - обычно они так далеко не заходили. Да и эти крики не походили на обычные, знакомые звуки скотного двора. Табби показалось, что он слышит отцовский плач.
Около двух часов Кларк и Беркли вновь вышли на кухню, где Табби с интересом читал повесть Лавкрафта, найденную в библиотеке. У Беркли под глазами расплылись большие черные пятна, волосы отца спутались, а рот искривила мрачная кривая улыбка.
Беркли отправилась прямиком к холодильнику, вынула из него бутылку "Столичной", наполнила стакан, из которого пила утром, и бросила туда несколько кубиков льда.
- Кларк, - на всякий случай спросила она, - хочешь немного ирландского виски?
- Что еще я могу хотеть? - рявкнул он.
Она молча налила стакан.
Кларк выпил, скривился.
- Не морочь мне голову, - сказала Беркли.
- Назови две убедительные причины, почему мне не делать этого, пробормотал Кларк.
Табби решил уйти - он подумал, что эти двое жалких людей даже не заметят его ухода. Когда он поднялся по лестнице в свою комнату, то сначала решил, что опять слышит плач отца, но, прислушавшись, понял, что тот кричит. Табби закрыл дверь и крепко заткнул уши. Когда вопли затихли, Табби поставил пластинку "Доктор - внутри" Бена Сидрана и повернул регулятор громкости до упора.
К четырем Табби спустился на кухню за "кока-колой". Кларк и Беркли забыли закрыть холодильник и оставили открытой дверцу морозильной камеры. В раковине навалена гора грязных тарелок. Выпив колу, Табби включил горячую воду и начал мыть тарелки. Беркли заботилась о чистоте не больше, чем о готовке. Кларк же скорее бил посуду, чем мыл ее. Табби перемыл все, что стояло в раковине, вытер руки и отправился в библиотеку. Это была одна из четырех комнат с каминами. Табби обнаружил, что кто-то разжег огонь, используя для этой цели старые газеты; рядом с камином лежала еще одна куча старых газет, видимо для того, чтобы поддерживать быстро угасающий огонь. В пустой комнате работал телевизор. Табби ощутил запах жженой бумаги, виски, и его охватили какие-то печальные и горькие чувства. И за то время, что он стоял в пустой комнате, это чувство горечи стало таким же сильным и реально ощутимым, как запах отцовского ирландского виски.
На мгновение Табби показалось, что стены задрожали и по ним, словно по воде, прошла рябь. Ему показалось, что они все теснее обступают его... Табби отпрянул в угол, вспомнив, что произошло с ним в библиотеке.
Мужчина с глазами цвета чая поднимает ружье:
- Ты должен идти на Фэйри-хилл, парень, вместе с остальными.
Рот пересох, сердце громко стучало.
Если бы он не услышал голос изрыгающего ругательства отца, то, наверное, упал бы в обморок.
