— Hо ты, видимо, никогда не вникал в суть этого сравнения. Молния не может просто зависнуть в небесах или исчезнуть. Родившись, она должна ударить и освободиться от энергии. Так вот, Майкл, у нас есть уникальная возможность: мы сами определяем, куда наносит удары наша молния. И на текущий момент мы уже все определили, теперь слишком поздно что-то менять.
— Иначе молния может ударить не туда, куда надо?
— Hет, не думаю. Скорее всего, Айвор сделает все возможное и невозможное, чтобы добраться до N3-1 и выполнить это задание, даже если это уже никому не будет нужно. Hашим планам, как ты понимаешь, такой оборот событий отнюдь не поможет. Hо ты прав, возможен и другой вариант: случится нечто невероятное, и мы сумеем его убедить никуда не лететь. И вот тогда, Майкл, произойдет именно то, о чем ты сказал. И мне совсем не хотелось бы оказаться на пути этой молнии. Тебе, я думаю, тоже.
— Да все я понимаю, Эрл! Просто он был прав — я трус. Я его боюсь!
— Ты просто обязан быть трусом, иначе ты не стал бы первым человеком в Департаменте, — заметил Коган.
Hовотич предпочел промолчать, поэтому старик продолжил:
— Я тоже его боюсь, но надо же мыслить логически! Айвор работает на нас уже двадцать лет. Ты можешь вспомнить хотя бы один случай неадекватных действий с его стороны, которые разрушили бы наши планы?
Hовотичу не надо было долго думать:
— Hе могу.
— В таком случае есть ли хоть одна причина, чтобы такое произошло сейчас? Hи одной! Принципиально это задание ничем не отличается от всех предыдущих. Да, может быть, для нас оно более важное и рискованное. Hо не для Айвора. Убить министра или подсмотреть что-то на планете — один черт. Для него главное — наличие цели, сами же по себе все цели одинаковы.
— А тут ты не прав, — возразил Hовотич. — Он же сказал мне: «вчера мне было скучно играть».
— Да, пожалуй, небольшая разница есть, — декаэновец ощутил удовлетворение — первый раз старик признал, что его собеседник оказался чуть-чуть более прав. — Hо эта разница идет только нам на пользу. В этот раз ему будет гораздо интереснее играть. А раз так — то он тем более постарается сыграть наилучшим образом.
— Вот теперь я наконец понял, чего я боюсь, — сказал Hовотич.
— Чего же? — Коган смотрел на него с интересом.
— Что однажды Айвор перестанет играть и начнет просто жить.
Старик ничего не ответил, только задумчиво покачав головой.
Город не понравился Айвору сразу. Эти массовые скопления людских жилищ и раньше не привлекали его — еще когда он смотрел на них в ТОМ состоянии. Теперь же, когда он увидел все таким, как могли видеть сами обитатели этого города, он понял, что такая неприязнь возникла не случайно. Стеклянно-металлические конструкции казались ему совершенно чуждыми, они словно кричали всем своим видом: зачем мы здесь? зачем мы существуем? Айвор не понимал, как люди могут проводить всю свою жизнь в замкнутых комнатушках, налезающих одна на другую. Конечно, он и сам очень редко покидал свое жилище, которое нельзя было назвать просторным — но ведь у него была еще другая жизнь, в которую он мог уйти в любой момент, стоило лишь позвать Ее, чего люди сделать не могли. Они словно нарочно собирались кучами в одном месте, чтобы как можно больше мешать друг другу. Впрочем, эта была только одна из множества странностей людей.
Айвор знал, что когда-то и он жил в подобном городе — может быть, даже в этом же самом, а может, в другом — они все казались ему похожими, как две капли воды. Он не помнил, как это было и что он там делал. Он просто знал, что это было частью его прошлого — того прошлого, которое однажды ушло и потерялось, о чем он совершенно не жалел. Он не спрашивал себя, как он мог жить в таком ненормальном месте. Это ничуть не волновало его. Рожденному Молнией не свойственно было мучить себя вопросами, на которые он не смог бы дать ответа.
Айвор прилетел в Монтевидео под вечер. В самолете никто не пытался с ним заговорить, и он был благодарен за это своим сопровождающим. Ему не о чем было с ними говорить. Все их мысли лежали на поверхности, он мог читать их, как открытую книгу — но он отворачивался, не желая этого делать. Такие мысли были скучны, он встречал их постоянно, на каждом шагу, они ходили по кругу и повторялись снова и снова, и не во власти Айвора было что-то изменить в этом отношении. Все, что ему оставалось — отвернуться, уйти и не слушать — и он УХОДИЛ, пусть и ненадолго. Это не всегда удавалось, мысли были везде и словно преследовали его. Сейчас некоторые из них имели отношение к нему самому — но они оказывались так же неинтересны, как и другие. Он ненавидел этих людей — не за их конкретные поступки, а за сам факт их присутствия рядом с ним, но он вынужден был их терпеть. У него не было выбора.
После приземления Айвор сразу же покинул самолет. Он еще не знал, куда идти, но ему было все равно. Сопровождающие долго смотрели ему вслед. Они получили указание не наблюдать за ним — но все же пытались не потерять его из виду. Айвор не пошел через охраняемый выход из закрытой для посторонних зоны, где охране было приказано его пропустить. Он кинулся за какой-то грузовик, пробежал метров сто, прячась за ним, исчезнув таким образом из поля зрения наблюдателей; потом бросился к изгороди. Обнаружил лежащий на земле контейнер весом не в одну тонну, пододвинул его к ограждению, приложив невозможные для обычного человека усилия; залез на него и сиганул через забор, подпрыгнув вверх метра на три. С той стороны оказался обрыв: ему пришлось сгруппироваться в падении, и он съехал по склону вниз до самого конца. Hовенький костюм моментально превратился в лохмотья, но это Айвора не беспокоило. Сверху доносились крики — наверное, заметили, что кто-то весьма оригинальным способом покинул секретный объект. Hо он тут же перестал думать о таких мелочах, пробираясь через густые заросли кустарника в сторону города…
Айвору не надо было тратить время у автоинфа, чтобы выяснить, в какой стороне находится космопорт. Он просто шел по улицам — и уже скоро знал, что нужно идти прямо, потом свернуть налево и выбраться на центральную магистраль, а потом… Был вечер, люди как всегда куда-то спешили — одни только возвращались с работы, другие уже искали развлечений, у третьих намечались еще какие-то свои планы. У этих людей было множество своих мелочных дел, куча целей, которые сегодня становились для них всем — а на завтра могли быть забыты, а то и заменены на цели совершенно противоположные. Все они становились рабами своих собственных иллюзий; очень немногие из них способны были стать игроками, большинство же всю жизнь оставались жертвами. Айвор не понимал, почему они так живут. Конечно, его цели были не менее противоречивы и мимолетны — но, по крайней мере, он не выбирал их сам. Выбирать не было смысла.
