— Снайпер? Снова маньяк? — предположил Булле.
Ефремов покачал головой.
— Он стрелял из иглолучевика. Интервал между выстрелами меньше секунды. Ответный огонь, стрельба в движении. Обратите внимание, что первая машина почти закрывает вторую. То есть стреляя по полицейским второй машины, он целился сквозь стекла первой.
— И что это значит? — спросил Олланд.
— Это значит, что работал профессионал высшей квалификации. Я бы так не сумел.
— С сегодняшнего дня вас будут сопровождать два патрульных броневика, — сказал Родригес.
— Азиз, если кто-то захочет меня убить, он просто взорвет машину.
— Значит…
— В броневике я ездить не стешу! — Герхард повернулся к мэру. — Господин Булле, если мое присутствие в городе нежелательно, я могу сегодня же уехать. Так и передайте заинтересованным сторонам.
— Я понял вас, господин Олланд.
Наблюдателю был предоставлен новый автобус и все же навязана охрана. Олланд хотел отказаться, но Родригес настоял на том, чтобы хотя бы сегодня его сопровождали полицейские. На этот день у Герхарда больше не было никаких планов, и он поехал в гостиницу.
Десантники, как показалось Олланду, хоть и отреагировали мгновенно, восприняли нападение достаточно спокойно. Для них это была обычная работа. Чуть ли не выезд на полигон. Отстрелявшись, противник скрылся, десантники перезарядили оружие и приготовились к новому нападению. Герхард знал всего несколько русских слов, но, как ему показалось, Ефремов оценил работу своих бойцов на «хорошо».
Олланд же чувствовал себя не совсем уютно. Всякий раз, когда в него стреляли, он чувствовал себя неуютно…
Микроавтобус неспешно катил по проспекту Де Голля. Спереди шла патрульная машина, еще две ехали чуть позади.
— У вас есть предположения… — начал было Олланд, но Ефремов ответил, не дослушав вопроса:
— У меня есть уверенность. Это был кибер.
— С чего вы взяли?
— Никто из воюющих сторон не выиграет от вашей смерти, скорее проиграет. Нападение совершено одиночкой, а не группой лиц, что нехарактерно ни для ашатов, ни для имлинов. Судя по характеру исполнения, расчет был на точечный удар. В ответ нападавший получил прицельный огонь из протонных ружей. У него была возможность вас подстрелить, по крайней мере теоретическая, когда мы уводили вас с улицы, но стрелок зачем-то убил четырех полицейских, судя по всему, абсолютно случайно здесь оказавшихся. Все произошедшее наводит на две мысли. Или нас с кем-то перепутали, или это была акция устрашения.
Именно об этом Олланд и думал с той минуты, как нападавший скрылся. Ефремов только подтвердил его догадку.
— Значит, вы уверены, что это был кибер?
— Я попал в стрелка, в переулке есть следы крови. По моим предположениям, ранение достаточно серьезное. Но это не помешало ему скрыться. Обычный человек остался бы лежать на асфальте.
Олланд ничего не ответил.
До отеля добрались без приключений.
9 августа
18 часов 17 минут
На захламленном полу давно разграбленного, а позже и сожженного магазина лежали два обезглавленных трупа. Оба мужчины. Никаких документов, никаких личных вещей. Но опознать личности погибших оказалось несложно. Это были тела японских тележурналистов, больше трех месяцев работавших в Пешковеце. Головы найти так и не удалось, хотя по приказу Родригеса полицейские обнюхали каждый квадратный сантиметр в радиусе полукилометра.
Как ни старалась полиция, разогнать толпу живших на этой и соседних улицах ашатов она не смогла. А толпа меж тем гудела версиями произошедшего, одна невероятнее другой. Естественно, ашаты склонялись к тому, что такое чудовищное преступление могли совершить только имлинские ублюдки. Зачем? А сумасшедшие. Вчера на рыночной площади еще один имлин сошел с ума и начал стрелять по прохожим из охотничьего ружья. Троих убил, одиннадцать человек ранил. Полиция темнит, говорит, что это был курд, но какой, к черту, курд, если все видели, что это был типичный имлин? Сейчас его прячут в психиатрической клинике округа.
Но были и совсем бредовые варианты. Пара свидетелей вчера и позавчера как будто видела над этим местом летающую тарелку.
По какой-то причине труповоз, вызванный еще два часа назад, до сих пор так и не приехал. Милан Катье и Синт Ален, которых со вчерашнего дня объединили в специальную следственную группу по расследованию особо важных преступлений, стояли чуть в стороне и инструктировали своих помощников, ашатов и имлинов.
Солнце клонилось к горизонту. С севера ползла тяжелая грязно-серая туча, на улице было душно, грядущая ночь обещала грозу. Олланд поднял голову и посмотрел на небо.
У дома напротив под матерчатым навесом на широкой лавке сидел старик грек, бывший театральный администратор, позже хозяин карусели в центральном парке, а ныне продавец фруктов. Торговля шла плохо, и к вечеру он разрешил себе выпить бутылочку вишневого ликера. Откинувшись на высокую спинку, старик мерно покачивал вытянутыми скрещенными ногами и, бесцельно глазея на толпу, курил толстую кубинскую сигару.
Немного уставший за день Олланд решил отдохнуть, а заодно поговорить с местным жителем, похоже не участвующим в общем безумии. Он подошел к греку, завязал разговор, тот предложил присесть рядом и выпить с ним рюмочку ликера. От алкоголя Герхард отказался, но продавцу польстило, что наблюдателя от Евросовета заинтересовало именно его мнение. Мнение, которое перестало интересовать окружающих после того, как он ушел из театра.
Ефремов так и не понял, чем этот старик заинтересовал Олланда, но, стоя со своими ребятами неподалеку, терпеливо ждал Герхарда.
— Нет, уважаемый, — нараспев сказал старик и затянулся сигарой. — Национальная, религиозная, идеологическая нетерпимость здесь вовсе ни при чем. В нашей жизни слишком много мимоходных смертей. В литературе, кино, на телевидении. Все это притупляет чувство ценности среднестатистической человеческой жизни. Для нас это давно стало нормой.
— Жестокость, хотим мы этого или нет, является неотъемлемой составляющей искусства, — сказал Герхард. — Бессмысленно рассказывать о нацистских концлагерях, не показывая чудовищные фото- и кинодокументы массовых казней. Как можно донести до читателя все варварство атомной бомбардировки Хиросимы, если не рассказать о том, как и от чего в последующие годы умирали люди? Не показать фотографии…
— Я говорю о другом, — уточнил бывший карусельщик. — В книгах и фильмах, где в сюжете присутствует смерть, она, как правило, приходит за второстепенными персонажами. И, опять же как правило, как-то так… вскользь. Подумаешь, десяток-другой обывателей по ходу сюжета грохнули. Главный же герой всегда остается жив. Значит, вроде как и не было ее, смерти. Или возьмем, к примеру, теленовости. Зарезали кого-нибудь в переулке — статистика. Окажись погибший… ну, скажем, журналистом — заказное убийство, посягательство на свободу слова. Или вот как эти японцы. Они снимали на нашей улице документальный фильм о Пешковеце, о войне, об ашатах. Значит, кто их мог убить? Только имлины.
