Роско приподнялся на локте, протянул руку. Пальцы погрузились в густую шерсть на горле зверя. Ухо-с-Подпалиной заворчал, чуть переступил лапами.
Роско чесал ему за ушами, сильно проводил по спине и по бокам, ероша шкуру. Волчица юлила, не решаясь подойти, четверо их подросших детей держались в отдалении.
— Ну, довольно, старик! — Роско прихлопнул Ухо посильней, и волк отступил.
За зверями, удалившимися след в след, осталась темная полоса на седой от росы траве. Сон у Роско окончательно прошел. Он чувствовал, что вот-вот начнет разгораться солнце.
Положил ладони вдоль тела, уперся. Рывком поднял себя в вертикальную свечку. Мыски целятся точно к загоревшую солнечную нить. Пробежка на кулаках. Еще рывок, прыжок, падение в шпагат. Трава в росе хлестнула по голой коже, за бок дернуло острой ветвью. Из шпагата прыжок на высоту роста, выстрел ногами в обе стороны — две березки крякнули, кивнули…
Еще в приземлении он оглянулся. Почему-то заваливалась, скрипя и шумя кроной, только одна. Роско с неодобрением покачал головой. Словно в ответ, вторая сорвалась с раздробленного места удара, соскочила, ухнув, и легла с глубоким вздохом.
«Вот тебе и плоть от плоти всех землян. Вот тебе и трепетная любовь к матери-Земле, — подумал Роско. — Что же я такое все-таки?»
На эти мгновения для него исчезли роща, трава, прозрачный в небесной выси воздух. Он вдруг из просто Роско стал Роско-где-то-там-внизу-на-планете. Вce равно на какой, пускай даже и на этой, и вокруг завывала пурга, и надо было отбиться от стаи завывающих от голода сиу.
Всего на какой-то миг. А на снежной планете Анджелки он все время отчего-то скатывался в самого себя обыкновенного, Роско-со-светлой-Земли, и это каждый раз приносило лишь ненужные осложнения, несмотря на свет во взгляде девочки, который в такие минуты особенно загорался.
Прежде, в других мирах, все бывало совсем по-другому.
Боку, которым он задел о расщепленный ствол, становилось все горячее. Роско обнаружил широкую, обильно кровоточащую рану. Пачкаясь в крови, он свел разрыв и удержал так, слегка морщась.
Постоял. Отнял руки и взглянул на образовавшийся красный шрам. Шрам ему не понравился, и он подержал руки еще. Когда все было кончено, Роско, чему-то усмехаясь, переломил упавшую часть ствола, который был толщиной с его колено.
«Да, это я могу и здесь, на Земле. Могу, но ведь не делаю. Да и вид у меня, прямо скажем, не чета нашим богатырям и чемпионам».
Прежде чем умыться, Роско долго вглядывался в свое отражение в ключевом озерце. Черпнул ладонью — неверное зеркало лопнуло. От воды заломило зубы и темя. К оставленому лагерю он решил вернуться другим путем и почти сразу наткнулся на «зеленую» поляну.
Эта «зеленая» была не совсем свежей. Не менее двух дождей прошло, вымочило и прибило угли широкого кострища. Поднялись вытоптанные по обширному кругу травы, выправились кусты. Но видно было хорошо, где и как их ломали, и куда бросали охапками, чтобы на них сидеть и лежать. Ветки и сейчас валялись там, перепутанные, с пожелтевшими листочками. Листики еще оставались кое-где мягкими, не засохли.
«Стандарт-месяц», — определил Роско.
Он прошел с края до середины круга. Головешки не скрипели под ногами. Были, были дожди.
«Шагов двадцать в диаметре. Маленькая. Странно, что устроили близко к опушке, ведь огонь виден издалека. Впрочем, возможно, здесь смотреть некому. Да, так. Уединенное место. Самое подходящее. «Зеленых» сестричек и братиков было немного. Или подростков».
Роско безразлично поковырял носком кучку углей. Из сердцевины маленького холмика выпала полуобгоревшая кость. Не разберешь, какая и чья.
В лес, где можно без труда набрать фруктов к завтраку, идти уже не хотелось. Он жевал сушеные из мешочка, запивал из фляги и размышлял, что в этих лесах должна во множестве произрастать нава с ее удлиненными мясистыми плодами, а дальше вглубь наверняка попадется колючий тик, прозванный так не за шипы, которых нет, а за мягкие стручки, похожие на колючки дикобраза и такие же густые. Стручки тика очень сытные.
Сливы, которые созревают практически круглый год, и на одном и том же дереве найдешь и обычные синие, и большие круглые зеленые, и мелкие, но очень сладкие желтые. Если повезет, встретишь стройное дерево пай, но на него придется лезть. Заросли крупной малины и ежевики, ягоды тя и сизого и красного крыжовника, россыпи грибов, составляющих, между прочим, основную пищу стаи Уха-с-Подпалиной, да и других волчьих стай окрест, лис и росомах…
Изобилие повсюду. При таком количестве пищи надобности в охоте друг на друга просто нет, даже если бы это не запрещалось напрямую законами Земли. Все вырастит щедрый земной дом, чтобы обойтись без убийства ради пропитания.
«Но «зеленые» поляны все равно существуют, и зачем-то, значит, они нужны людям, — подумал Роско, — самым обычным, любящим и уважающим свой дом землянам. Тем, кто живет здесь».
Роско не таков. Он и теперь отчетливо помнит вкус испеченных в золе двустворчатых раковин, вкус свежепойманного жирного карпа — глупые, они стояли в камышах на заливных лужайках, серыми горбами торча из воды. Азарт, когда вытягиваешь самодельную, сплетенную из гибких прутьев вершу — что там?
Изгой, маленький пария, чахлый заморыш, он жил вольно и одиноко в шалаше из тростников на одном из островков широкой излучины Большой реки. Теперь Роско вспоминает свое детство, разительно не похожее на детство никого из землян, с равной долей восторга и горечи.
Отчего именно он оказался обделен всем, что дает Земля детям своим? Отчего оказался один, лишенный родителей и имени? Ведь не бывает так, чтобы в Переселение уходила вся семья сразу, а уж если уходит, то не бросает ребенка одного?
Наставник Скин заменил ему и отца, и мать, и общение со сверстниками. Из дикого существа, в которое уже почти превратился брошенный мальчуган, Наставники принялись лепить Роско. Вместе с земными правилами ему открывались и начала Земного пути, указывалось его место там.
— Один на много поколений рождается Роско среди землян, нелегко его отыскать, но без него остановится великое дело Переселения. Наставнику Скину необычайно повезло найти тебя. Твой удел — идти впереди первых. Труд твой мало кому будет заметен и еще меньшему числу понятен. Примирись. Благодарность за него лишь в самом труде твоем. А теперь иди.
Потянулись стандарт-годы, потянулись миры, куда вслед за ним уходили Переселенцы, закружилось планет-время, проводимое Роско внизу, и медленно-медленно потянулось стандарт-время Земли, куда он всякий раз так рвался, и с которой его рано или поздно начинало толкать прочь.
