— Еда, — буркнул Илья.
— Тоже неплохо. — Никита надорвал брикет, плеснул в него из фляги и принялся есть. — Интересно, а если к засушенному стапульцу добавить воды, его можно употребить в пищу?
Наташа не возмутилась. Устала возмущаться.
— Что ж раньше-то не сказал? Я бы для тебя обязательно кусочек отломала, — отбрила она.
Никита поперхнулся, закашлялся, отхлебнул из фляги, чтобы прочистить горло, но не сказал Наташе ни слова. Быстро покончил с брикетом и, пока остальные продолжали обедать, включил шевронник и принялся что-то изучать.
Обедали молча. Наташа устала настолько, что каждый раз, откусывая от брикета, тяжело вздыхала. Илья ел не торопясь, размеренно пережевывая, но, похоже, не обращал внимания на вкус. Он смотрел прямо на меня, но по глазам было понятно, что сейчас он никого и ничего не видит. Он думал. И я догадывался, о чем он думает.
— Черт! — выругался Никита, не отрывая взгляда от дисплея. — Ничего не понимаю.
Илья доел, бросил на пол обертку от брикета, вытер губы.
— Чего не понимаешь?
— Да вот, — Никита повернул к нему дисплей, — отслеживаю на картографе пройденный путь.
— Ну и что?
В голосе Ильи сквозило равнодушие.
— На карте наш путь трижды пересекается!
— Это проекция на плоскость, — устало пояснил Илья. — На самом деле якобы пересекающиеся ветки туннеля находятся на разной глубине.
— Ничего подобного, — не согласился Никита, щелкнул клавишей и создал над дисплеем объемное изображение пройденного участка. — Вот в этих трех местах туннель пересекается сам с собой на одном уровне, но мы нигде не видели ни своих следов, ни развилок на четыре стороны.
Илья взял фонарь и посветил вдоль туннеля в сторону тупика.
— Посмотри туда, — сказал он Никите.
— Ну, посмотрел.
— Что ты там видишь?
— Тупик.
— Так не все ли равно, пересекается туннель сам с собой или нет? Наш путь — только вперед, и другого пути нет!
У меня было иное мнение на этот счет, но я, как всегда, промолчал. Бирюком меня никто не называл. Молчуном, Великим Молчальником — бывало. Даже матерно обзывали — когда мое молчание доводило кого-нибудь до бешенства.
Никита озадаченно почесал затылок, в полголоса витиевато выругался и отключил шевронник.
Наташа пропустила ругань мимо ушей. Надоела ей роль ревнительницы бонтона. Горбатого могила исправит.
— Интересно, а что на местном языке означает мауни? — задумчиво спросила она, глядя в сторону тупика. — Господин, хозяин?
Илья знал, но промолчал. Никита снова включил шевронник.
— Ягненок, — удивленно сказал он.
— Что — ягненок? — не поняла Наташа.
— Мауни по-мэоримешски — ягненок, — пояснил Никита, недоуменно смотря на дисплей.
«Агнец», — про себя поправил я, но вслух, как всегда, не сказал.
— Это что — ласкательное обращение? — подняла брови Наташа. — Лучше бы киской или рыбкой называли.
— И меня тоже?! — притворно возмутился Никита. — Нет уж! В крайнем случае, согласен на солнышко!
— У каждого народа свои обычаи, — назидательно сказал Илья. — В Древней Руси ласкательные обращения были весьма распространены. Красна девица, сокол ясный, голубь сизокрылый…
Он исподволь старался изменить направления темы, мне же было все равно.
— Ага! — поддакнул Никита. — Как имена у индейцев Северной Америки. Быстроногий Олень, Трепетная Лань, Бычий…
— Фу, Никита! — одернула его Наташа, небезосновательно полагая, что он собирается ляпнуть скабрезность.
— А что я такого сказал? — притворно возмутился Никита.
Ответить Наташа не успела.
— А давайте-ка спать! — предложил Илья. — Завтра предстоит трудный день.
Он начал опасаться возобновления диспута о значении слова «ягненок» и прервал разговор самым радикальным образом.
— Спать, так спать, — покладисто согласился Никита. — Трудный день, так трудный. Хотя понятие дня под землей весьма относительно.
— Ребята, а дежурить ночью никто не будет? — с тревогой в голосе поинтересовалась Наташа.
— Зачем?
— Мало ли…
— Морока боишься? — замогильным голосом протянул Никита.
— А хотя бы! — с вызовом ответила она.
— Никого здесь нет, — отмахнулся Илья. — Ни чудовищ, охраняющих сокровища, ни крыс.
— Ладно, — смилостивился Никита, — я позже датчики движения расставлю.
Он полез в карман рюкзака и достал баллончики с квазипеной.
— Лучше любого спального мешка, — заверил он, раздавая баллончики.
Илья обрызгал себя, немного подождал, пока кокон вокруг него не полимеризировался до резиноподобного состояния, и лег. Улеглась и Наташа. Она освободила лицо от квазипены, выпростала из кокона руку и взяла фонарь. Никита ушел в темноту в сторону тупика, вскоре вернулся и принялся расставлять вокруг привала датчики, активируя их на внешнее движение.
— Если ночью приспичит, не забудьте датчики отключить, а то ревом сирены Морока перепугаете.
— Угу… — кивнула Наташа, водя лучом фонаря по стене туннеля.
— Что, Морока пытаешься разглядеть?
— Да нет… Так просто.
Она поставила фонарь на попа, так что луч света уперся в потолок, втянула руку в кокон и закрыла глаза.
Никита пожал плечами, обрызгал себя квазипеной и лег.
— Ребята, — тихо попросила Наташа, — свет, пожалуйста, не гасите…
Никита хотел ответить замогильным голосом, но, посмотрев на колеблющиеся вдоль луча фонаря клубы тьмы, не стал этого делать.
— Хорошо, — пообещал он.
Я опять промолчал, Илья тоже. Да и не мог он ничего сказать: уже спал. Крепкие, однако, нервы у черного экзоархеолога!
Официальная экзоархеология всегда скептически относилась к утверждению, что в мифотворчестве могут скрываться указания на конкретные исторические события. Раскопки Шлиманом Трои только на основе гомеровской «Илиады» считаются исключением, если не казусом. Не поколебало это мнение и открытие черного экзоархеолога Минаэта, который, основываясь на данных многочисленных легенд цивилизаций Галактического Союза о Зеркале Тьмы, провел раскопки на Торбуцинии и обнаружил осколки обода мифического зеркала. Экзоархеологическому Совету Галактического Союза не хватало сил и средств для плановых исследований конкретного наследия исчезнувших цивилизаций, где уж ему заниматься мифами. Пожалуй, единственной цивилизацией, которая отважилась на планомерные экзоархеологические изыскания в этом направлении, являлась цивилизация стапульцев, но всерьез их работы не воспринимались, поскольку стапульские методы обнаружения и классификации находок были далеки от научных. Стапульцев не интересовало, в культурном слое какого времени обнаружен тот или иной предмет, к какой эпохе он принадлежит и даже произведением чьей цивилизации является. И главное, представляет ли он собой древний раритет или современную безделушку. Из-за этой особенности стапульцев за глаза прозывали старьевщиками, так как на блошиных рынках всех туристических маршрутов Галактики они были самыми желанными клиентами, без разбору скупающими всевозможный хлам.
