Престин нащупал веревки и высвободился из одеял. Ветер хлестнул его.
— Не потеряй ни кусочка мха, Боб. Ламферы его любят, а мы не хотим оставлять следы.
— Принято, — сказал Престин. Он завернул развевающееся одеяло, широко разинув рот от удивления, когда он увидел вышитый машинкой знак «Уитни». — Это английское одеяло!
— Я знаю. — Далрей похлопал по висячей кровати. — Лучший сорт, какой только можно достать. Они попадают сюда торговыми путями.
— Во всяком случае, — сказал Престин, спрыгивая на землю и шагая рядом с Далреем — ему пришлось замедлить свой обычный нетерпеливый шаг, чтобы идти вровень с катящимся Галамфером. — Что ты подразумеваешь под следами? Этот огромный Галамфер должен оставлять следы, которые различит и новичок.
— Не совсем, Боб. Этот легкий ветер над землей стирает обычные следы. Аллоа любят следовать запаху, и они — наша величайшая слабость. Даже при этом, они слишком хороши как обычные следопыты. Они не Даргайские Дарганы.
— сказал он с сознательной вспышкой гордости.
Даргайские Дарганы. Очевидно, название племени. Далрей знал, что он может провести здесь всю жизнь, изучая традиции; много людей поступало так в прошлом Земли, прожив всю свою жизнь среди примитивных и диких людей. Но у него не было на это времени. Однако, одно утверждение Далрея частично заинтересовало его.
— Ты сказал, что Галамферов недавно провел мимо Капустного Листа король Клинтон. — Он улыбнулся Далрею, чувствуя согревавшее его сходство с этим человеком. — Несомненно, Тодор, ты должен знать, что есть дюжина предположений, о которых хотел бы знать я!
— Конечно. Но ты, наверное, уже понял, что я не просто обычный кочевник. Дарганы Даргая должны были все еще по праву жить в Даргае, но нас изгнали — я предполагал, что ты поймешь это по моей зеленой одежде. Почему зеленый цвет должен быть камуфляжем в коричневых и золотых пустынях, в высокой увядшей траве с красными цветами Калчюлика? Зеленый — это символ чести!
— Я должен был это понять. Но, Тодор — Капустный Лист?..
— Да, естественно, королю Клинтону пришлось идти вокруг, даже если бы Галамферы были так же сильны, как мы — он как-то говорил, к скольким вашим лошадям они приравниваются, но я забыл — но даже они не смогли бы осилить путь через Поросль.
Престин пытался сдержать свой нрав.
— Я попробую другим путем. Кто был король Клинтон?
— О — он был еще одним иномирянином — но очень особенным. О, да. — Далрей улыбнулся, говоря это, и сделал тот маленький тайный знак. — Очень особенным.
— Несколько лет назад, добрые несколько лет назад, ты сказал. Я понял, что это было недавно, что раньше ваша культура не использовала Галамферов. Но — как давно?
— О — по нашим годам, которые немногим больше, чем ваши, как мне говорили, около десяти. Немногим больше или меньше. Мы слишком долго странствовали.
— А король Клинтон уже умер? Я надеялся…
— Умер? Король? Я искренне надеюсь, что нет! Но он должен был уйти — есть такие вещи, которыми не могут управлять ни обычный человек, ни король, и судьба — суровая владычица… — голос Далрея звучал мистически, и Престин не прерывал его, пока мифический король Клинтон не займет свое место в беседе. Было столь много вещей, которые ему нужно было узнать, если он хотел найти путь назад, на землю, он которую звал домом.
Почти очевидно, что для этих людей торговля через измерения была делом обычным. Странность этого обстоятельства для Престина не значила ничего, кроме бодрого приема, устроенного ему Далреем. Затем Престин сказал:
— Клинтон. Это не итальянское имя.
— Почему оно должно им быть? — Далрей продолжал осматривать на выразительный горизонт, отмеченный только изолированными группами кеглеобразных деревьев. — Он не был итальянцем…
— Ты, — сказал Престин на английском, — ты говоришь по-английски?
Еще до того, как он закончил, он знал ответ, потому что как скала, стряхивающая с себя отступающие волны, воскрес в его памяти смутно запомнившийся вчерашний ночной разговор, когда Тодор Далрей обещал взять на себя ответственность за своего нового иномирянина Престина. Человек с хриплым властным голосом говорил по-английски. У Престина тогда кружилась голова, и он слишком устал, чтобы отреагировать на это.
— Конечно! — Далрей расхохотался от восхищения. — Ты хочешь сказать, что мы все это время старательно важничали друг перед другом своим итальянским! — его английский, неиспорченный той нечеткостью, которая искажала его итальянский, был великолепен. — Великий прыгающий Джехошафат!
— Аминь, — сказал Престин. Он задавал следующие вопросы, словно они были частью всех предыдущих, но лучше, чем кто-либо другой, он сознавал важность того, что он спрашивал; хоть он и чувствовал симпатию к Далрею и думал, что смог бы вынести и, возможно, даже наслаждаться этой жизнью, он должен был вернуться. — Скажи мне, Тодор. Куда мы сейчас направляемся? Смогу ли я когда-нибудь вернуться в свое измерение?
— Что до второго вопроса, — сказал Далрей, прищурившись на полосу на горизонте, — я не могу ничего сказать. Только Валчини имеют доступ к графине, будь проклята ее черная душа…
— Монтеварчи!
Далрей остановился и повернулся, гибким движением пантеры сжав запястья Престина вместе, размалывая кости. Он приблизил свое лицо к Престину, его губы с рычаньем оттянулись назад, когда он заговорил, его глаза горели ненавистью.
— Ты знаешь эту кошку, это дьявольское отродье! Говори, иномирянин Престин, быстро — или ты умрешь — медленно!
— Послушай… какого… — и затем Престин понял, что на разборчивость речи времени не было. — Я не знаю ее! — крикнул он. — Я слышал о ней, как о злой женщине, но я никогда не встречался с ней. Она пыталась убить меня. Я бежал от нее, когда я попал в этот мир!
Далрей ровно посмотрел в лицо Престина. То, что он увидел, несколько восстановило его доверие. Он отпустил запястья землянина, и Престин потер их, столь печально убедившись в силе охотника.
— Слушай, Тодор, — сказал он своим рассудительным голосом, которым он говорил, когда спорил, чтобы поставить свою подпись под историей, которую мог написать кто угодно. — За моими друзьями по ту сторону охотились Траги Монтеварчи. Нас расстреливали в упор. — Он должен был изменить это бессодержательное выражение лица Далрея. — Мы были в большой передряге. Вертолет — летающая машина — готов был упасть на нас, когда я перешел сюда, не зная об этом. Я думаю что, может быть, все мои друзья погибли.
Взгляд Далрея выдавал, как тяжело ему было принять решение.
— Ты, оказывается, не просто человек, к несчастью для себя прошедший узловую точку. Я вижу, у тебя есть знание. И ты говоришь, что ты сражаешься с графиней?
