- Раз вахту не кончил, не смеешь бросать! Механик тобой недоволен. Ты доктору должен пойти и сказать, Лекарство он даст, если болен.
Его грубые толстые пальцы извлекали из баяна такие звуки, что всем хотелось рыдать над судьбой несчастного больного кочегара, тело которого через несколько куплетов должна была поглотить морская пучина. - Ну, заладил,- проворчал гитарист. - В самом деле, давайте повеселее, а то как-то грустно все выходит,встрепенулась Соня.- Миша, сыграй-ка нам что-нибудь смешное. - Ага, давай мою любимую: "В пещере каменной нашли наперсток водки," заказала Мышка. - Не получится,- возразил гитарист, помычал и хрипло запел:
- Добры молодцы-менты рученьки выкручивают, Струны рвут, гитару топчут, не дают попеть. Зря вы, дяденьки сержанты, инструментик мучаете! Песня - друг и песня - враг, это как смотреть. Вы мне в душу наплюете я ее отмою Звуком чистым, нефальшивым серебристых струн. Вы мне глотку разорвете думаете, взвою? Нет, умею я молчать, пусть я и болтун...
- Если тебе глотку разорвать, ты просто НЕ СМОЖЕШЬ издать ни звука,рассудительно заметила Соня. Миша нехотя возразил, что для искусства сложения песен это не имеет принципиального значения. Но его бесцеремонно прервала девица: - Да на кой ляд ты вообще завел про ментов?! Менты - суки все до единого! Н-ненавижу их. - Я тоже не очень-то люблю, но это непринципиально,- спокойно сказал гитарист. Мышка отреагировала на его возражение довольно странным образом. Она вскочила, словно подброшенная скрытой пружиной и принялась сыпать отборнейшей руганью в адрес милиции и "всяких пижонистых умников", которые понахватались ученых слов и которым плевать с высокой колокольни на нее и ей подобных... м-м-мать их растакую! Устав наконец ругаться, девица побежала между могилами не разбирая дороги. Было странно видеть, как ее туфельки с отломанными каблуками мелькают в воздухе, совершенно не касаясь земли. - Что это с ней? - не понял Юра. - Так, ерунда. АТАВИЗМ земной жизни. Рецидивчик. Но и я хорош,- гитарист потянулся и сел. Теперь стало особенно заметно, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО утратил прозрачность, так как заслонил худыми плечами лежащие ниже по склону братские могилы. - Я тоже хорош, потому что косынка на ее голове ГОВОРИТ САМА ЗА СЕБЯ,многозначительно добавил Миша. - О чем говорит? - переспросил Юра. Гитарист посмотрел на него с жалостью, вздохнул и объяснил: - Если бы об этом спросила Соня, ничего странного в этом не было бы, а так... Ты же знаешь, чем Мышка кормилась. А наше идиотское ГОСУДАРСТВО ОБЫВАТЕЛЕЙ не просто молчаливо осуждает такой способ зарабатывания денег, но изобретает также весьма оригинальные методы борьбы с КРОШКАМИ. Потому однажды, в одну прекрасную ночь Мышку, В ПОТЕ ЗАДНИЦЫ СВОЕЙ ОТРАБАТЫВАЮЩУЮ ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ БЕЗ МАСЛА, мент и лва дружинника застукали прямо под забором и тут же НАГОЛО, "ПОД НОЛЬ" постригли, вернее, побрили. Поэтому она все время в платочке. - А у тебя они тетрадку со стихами отобрали,- понимающе сказала Соня. Взревел баян, но Чубик не проснулся, а мешком повалился на левый бок вместе с инструментом. - Гораздо хуже,- Миша задумчиво поцокал языком.- Это было, когда меня брали. Я удрал на небольшую свалку. Мне оставалось сунуть тетрадь в мусорную кучу, но я... не мог. Просто не мог, чтобы... Он помолчал и пояснил: - Рожать детей - ПРИВИЛЕГИЯ женщин. (Юра постарался НЕ СЛЫШАТЬ этих слов.) Мужчины не смиряются однако с этим и тоже стремятся РОДИТЬ, только уж каждый на свой лад и в меру своих способностей. "Не мышонка, не лягушку, А неведому зверушку," - Миша нервно засмеялся.- Я все эти песни... тоже будто рожал. Это были - МОИ ДЕТИ,- голос гитариста дрогнул.- Пусть ублюдочные, никчемные, но - ДЕТИ. И я не мог допустить, чтобы ТРУПЫ МОИХ ДЕТЕЙ плавали в ядовито-зеленых лужах и ЗАЖИВО ГНИЛИ! Сначала я подобранным там же осколком оконного стекла РЕЗАЛ ИМ ГОРЛО... - Кому?! - ужаснулся юноша. - Стихам,- тихо сказала Соня. - Стихам,- так же тихо подтвердил гитарист, потом перевел дух, словно запыхавшись после долгого бега. - Я брал тремя пальцами: большим, указательным, средним,- каждую страницу и несколькими взмахами кромсал ее,- Миша чеканил слово за словом.- Когда же увидел, что дело продвигается слишком медленно, а меня вот-вот накроют, принялся резать сразу по пять страниц. Затем скомкал все эти БУМАЖНЫЕ ТРУПЫ и поджег их. Надо сказать, все сгорело неожиданно быстро, лишь вот эта песня, уже подожженная, непрерывно взмывала в небо в потоке горячего воздуха. Пламя тронуло листок по краям, однако несколько раз гасло. Вот что там было... Миша запрокинул голову и продекламировал:
- А люди - две половинки Разорванного сердца. А им бы соединиться, Чтоб вместе друг с другом биться. А им бы не расставаться Даже и после смерти. Но боги, жестокие боги За ними шпионят строго, И люди ищут вслепую. И очень часто - напрасно...
- Мои стихи НЕ ХОТЕЛИ сгорать! Они корчились в пламени, задыхались в дыму, задыхались перерезанным горлом... Особенно эта. Собственно, это песня тоже, просто я так и не успел положить стихи на музыку. Я сделал это перед самым КОНЦОМ ВОЛИ и никому еще не успел спеть. Так и не успел... Гитарист склонился так, что коснулся лбом струн, прошептал: - Это было страшно. СТРАШНО! Вы не поймете. УБИТЬ ИХ, чтоб не достались, кому не надо. САМОМУ ЗАРЕЗАТЬ И СЖЕЧЬ СОБСТВЕННЫХ ДЕТЕЙ... Не поймете,- и умолк. Спустя некоторое время Соня осторожно тронула юношу за рукав и показала жестом: мол, пойдем отсюда. - А ты говоришь: любить ментов! Суки они. Мышка вышла из-за гранитного памятника хмурясь и поправляя немного сбившуюся косынку. Юра остался сидеть и промолчал. Вообще-то он не говорил, что милицию надо ЛЮБИТЬ, хотя и не совсем был согласен с девицей. Причина тому была чрезвычайно проста: за время работы на стройке его дважды посылали "на дружину" вместе с Колькой Моторчиком. Правда, ничего особенного там не происходило, никаких чрезвычайных происшествий. Посидели в дежурке, вяло покалякали, попили чаю (Юра жалел, что с ними не было Веньки; уж тогда бы время прошло гораздо интереснее!). Нацепив красные повязки прошлись по улицам. И все. Но вдруг Миша и Мышка узнают, что он... ну, тоже вроде дружинника. Тоже СУКА. Юра недовольно засопел. - И тем не менее НЕ НАДО раздражаться по поводу ментов, как ты. Они тоже люди, и жить им чем-то надо. Конечно, СПОСОБ ИХ ЖИЗНИ их не оправдывает, но не оправдывает и тебя твоя ненависть,- глухо сказал гитарист. Девица странно посмотрела на него и протянула: - Чи-во-о-о? - Ругаться, говорю, не надо. И презирать их нечего,- голос Миши окреп, он смотрел теперь прямо в глаза Мышке. Та сказала с сожалением: - От кого я все это выслушиваю! Они упрятали тебя в дурдомчик, загнали в угол, заставили сжечь стишки - и ты говоришь ТАКОЕ. Да тьфу на тебя после этого!.. Между прочим, раньше ты говорил по-другому. - Ну и дурак был! - огрызнулся гитарист.- И если из-за этого (да, именно ИЗ-ЗА ЭТОГО! Что ты на меня уставилась?!) подох как собака, значит, туда и дорога. И дурак был, что не успел ничего сделать, кроме как позубоскалить. Соня вновь подала юноше знак, однако он не двинулся с места, удивленный словами Миши не меньше его подруги. - Кого-то ты мне напоминаешь,- девица подозрительно смотрела на гитариста. Тот устало вздохнул. - Слушайте, у вас есть великолепная возможность пообщаться с Борухом Пинхусовичем и с его знакомыми, а вы ею не пользуетесь. Да поймите вы наконец... - Мне и так все ясно. Вот от кого ты набрался,- девица зло зыркнула на Соню.- Ну спасибочки тебе огромное, моя дорогая! Я-то как дура радовалась, что вот, мол, приличная девка, а ты... ПОЗНАКОМИЛА! И за дедушку твоего спасибо, и за Старого Сему, и за эту... ну, которая тоже стихи писала... Телега, что ли? Видно, накатали на нее "телегу", вот и назвалась. Тоже мне, высшие обитатели в белых шмотках. Тьфу! Ни презирать, ни ненавидеть толком не умеете. А я вот буду. Буду, хоть кол на голове теши! Юре очень не нравилось, что Мышка столь яростно напустилась на Соню. Однако он почему-то не решался вступиться за девушку. Не то чтобы боялся разбушевавшуюся девицу (хотя, если честно, то боялся тоже). Однако нечто неопределенное НЕПРЕОДОЛИМО УДЕРЖИВАЛО его в гораздо большей степени, нежели страх... Взглянув на Соню и на Мишу юноша все понял: эти двое были на удивление спокойны! Словно весь гнев Мышки предназначался не им, а кому-нибудь другому, совершенно постороннему. Соня даже доброжелательно УЛЫБАЛАСЬ. Девицу это лишь еще больше бесило. Но гитарист справился с ней на удивление легко. Он щелкнул пальцами (словно на ВСТРОЕННЫЙ В МЫШКУ ВЫКЛЮЧАТЕЛЬ ЗВУКА нажал) и заговорил медленно и тихо: - Ты путаешь две абсолютно разные вещи. НЕ УМЕЮТ ненавидеть низость, подлость и лицемерие одни только блаженненькие да БЕЗЗУБЫЕ от природы олухи царя небесного. Мы же УМЕЕМ ненавидеть, но ПОНИМАЕМ, что ненавидеть просто НЕЛЬЗЯ. Это ВРЕДНО. - Кому? Сукам? - ехидно спросила Мышка. Однако юноша почувствовал скрытую НЕУВЕРЕННОСТЬ в ее голосе. Так отличается звук треснувшего колокольчика от ясного заливистого звона целого. - В первую очередь тебе самой. Но и остальным не менее. Сонин дедушка (спасибо ему!) говорит очень умные вещи, однако зачастую НЕ ДОСКАЗЫВАЕТ их до конца. Мне тяжело судить, почему он так делает: то ли НЕ ХОЧЕТ, НЕ ЖЕЛАЕТ додумывать; то ли ему попросту НЕИНТЕРЕСНО ломать голову над такими мелочами, которые на наш взгляд ОЧЕНЬ ДАЖЕ НЕ МЕЛОЧИ; то ли НЕ НАХОДИТ НУЖНЫМ говорить всего, чтобы мы могли хоть немножко развить наши мозги. - Поехал морали читать, как в детской комнате милиции,- Мышка шумно вздохнула и отвернулась. Гитарист продолжал как ни в чем не бывало: - Да какая разница, КТО КОГО ненавидит: ты - или тебя?! Важно, что ненавидит ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК. Ненависть КОПИТСЯ В ВОЗДУХЕ, как зависть, подлость, тупость. КАК ВСЯКОЕ ЗЛО. В конце концов это и приводит к беде, к ужасу! Вот в этом и состоит правда, такая простая и элементарная, что мы, разумные болваны, никак не можем додуматься до нее, пока нас не нагонит пуля или не утопит в грязи! Юра задрожал и медленно, чрезвычайно медленно встал. Это была разрядка копившегося с момента ВЫХОДА НАВЕРХ душевного напряжения. Он знал, чувствовал, что не все еще произошло, что впереди САМОЕ-САМОЕ на сегодня. И вот это САМОЕ-САМОЕ пришло со словами Миши: - Мы перестали учиться на чужих ошибках, а СУДЬБЕ это надоело. И теперь она отыгрывается на каждом поколении, примерно раз в двадцать лет. Нет, вы слушайте! - воскликнул он, видя, что Юра пятится, а Мышка пытается зажать ладонями уши.- Слушайте. Бабий Яр начался в сорок первом, это СОНИНА беда. НАША беда случилась ровно через двадцать лет, в шестьдесят первом. И все это в одном и том же городе, более того - В ОДНОМ МЕСТЕ! Хотите проверить, отбросьте еще двадцать лет. Что выходит? Гражданская война, когда отец шел на сына, брат на брата, разруха, засуха на Украине и конечно же голод. Попробуйте после этого сказать, что я не прав! Никто не возражал Мише, настолько страстно и убедительно он говорил. И никто не ожидал ТАКОГО окончания праздничных посиделок над стаканчиком водки у памятника Федору Величковскому. Всеобщая подавленность выразилась в грустном вопросе Сони: - Ты сам до этого додумался или как? Гитарист как-то неопределенно улыбнулся и ответил: - Разумеется сам. Тут и думать нечего, все яснее ясного. - А кому-нибудь еще говорил? Хотя бы дедушке... - Нет, пока только вам. Но думаю, что К СОЖАЛЕНИЮ я прав. На голове у Юры зашевелились волосы. Да как они могут преспокойненько рассуждать обо всех этих кошмарных вещах! Как они СМЕЮТ говорить спокойно!.. - А что стрясется еще через двадцать лет, по-твоему?! - выкрикнул он в самое лицо Мише, подскочив к нему и нелепо жестикулируя. И получил тяжелый, точно пощечина ответ: - Абсолютно то же самое, если ЖИВЫЕ не одумаются... На некоторое время юноша как бы отключился от всего внешнего мира. Он не видел меланхолично устремленных в небо глаз гитариста, не слышал льющейся из-под его длинных пальцев мелодии старинного сентиментального романса. Он просто поплыл вперед мимо Мышки, пытавшейся разбудить отругивающегося со сна матроса. Как долго он путешествовал по кладбищу и где бродил, не мог сказать никто... кроме верной Сони, конечно. Именно от прикосновения ее пальцев, более осторожного и беглого, чем прикосновение к разогревающемуся утюгу намусленного пальца домохозяйки, Юра очнулся. Светало. Бледная луна едва угадывалась за буйной кроной старого клена. В том углу кладбища, куда они попали, царило полнейшее запустение: тут и там зияли провалившиеся могилы, похожие на оставшиеся в челюсти на месте вырванных коренных зубов дыры, торчали замшелые покосившиеся памятники, напоминающие уцелевшие сточенные клыки, лежали сгнившие деревянные и проржавевшие металлические кресты. И нигде не единой надписи: ни фамилий, ни имен, ни дат жизни. Так сказать, безымянно-интернациональная кладбищенская свалка. - Зря я НАВЕРХ вышел. Нечего ТУТ делать,- проговорил наконец Юра. - Да, плохо как-то все получилось. Как-то... не так,- согласилась Соня.Впрочем, я не раз звала тебя. Надо было уйти, и все. Ты сам решил остаться. Юноша сконфуженно посмотрел под ноги, потому что это было действительно так. - Тебе тоже не понравилось? - спросил он. - Не люблю пьяных. От них так и жди глупостей. Вот когда ты только вышел, тоже был не лучше их, между прочим. ОПЬЯНЕЛ ОТ ЗЕМЛИ. Потом, правда, угомонился. Ну, Чубику я не удивляюсь, ему стоит только подумать о поминальном угощении...- девушка поморщилась, и Юре неизвестно почему пришло в голову, что ТЕ САМЫЕ немецкие солдаты, которые оборвали жизнь Сони, наверняка были пьяны, и может именно поэтому она почти все время молчала на посиделках; однако он благоразумно промолчал. - Но Миша! И эти его намеки... Юноша резко обернулся, в отчаянии схватил Соню за плечи и заглядывая ей в глаза быстро-быстро зашептал, захлебываясь словами: - Так это неправда? Скажи: неправда! Ему все это мерещится, да? Он выдумал? Конечно же выдумал! Это не может быть правдой, не может все повториться через двадцать лет, чтоб еще кто-то так же вот мучался в этой клятой темноте... Девушка отвернулась и заговорила невпопад: - Знаешь, что со мной приключилось в прошлый Духов день? Я тоже летала по кладбищу, только совсем одна, и вдруг наткнулась на воровку. Старая такая бабка, грязная, будто кто ее пожевал, выплюнул и вывалял в преогромнейшей луже. Она собирала еду и цветы с могил, чтобы потом продать, а как меня увидела... Соня натянуто улыбнулась. Юра встряхнул ее и повторил: - Нет, скажи мне: Миша соврал? Не увидивай. Девушка медленно повернула к нему лицо и медленно, мучительно медленно выдавила из себя: - Не похоже... Просто говорить такое... ТЕБЕ... ему не стоило... В ветвях клена отрывисто просвистела пробудившаяся ото сна пичужка. Рассветное небо помрачнело, искривилось, заколебалось, завертелось. Опустившись на колени и закусив губу Юра ныл. Соня стояла над ним с потерянным видом, ласкала его как маленького, изредка наклоняясь целовала в темя и непрерывно твердила: - Не думай об этом. Ты ничего не сможешь сделать, ничего не сможешь... Громкий петушиный крик зазвучал откуда-то ИЗНУТРИ. Не было петухов на кладбище и быть не могло. Вот разве у куреневских частников... Но радостное звонкое кукареканье повторилось, и теперь было яснее ясного: рождается оно не во внешнем мире, а именно в груди, где-то под ложечкой. Рождается, КОГДА БЬЕТ НАЗНАЧЕННЫЙ ЧАС. Свет ясного утра окончательно померк. Над головой сомкнулся черный потолок, утыканный мочалковидными корешками трав. - А я не хочу сидеть сложа руки! Все равно не хочу... - Ты не сможешь... - ЧТО я должен смочь? ЧТО сделать? ЧТО?..
