– Но вы же не собираетесь поднять нас на этой штуке, Челленджер? – сказал он ехидным тоном.
– Я собираюсь, мой дорогой Саммерли, продемонстрировать вам ее возможности, и вы, увидев их, без колебаний ей доверитесь.
– Можете сразу же выбросить это из головы, – решительно заявил Саммерли, – ничто на свете не заставит меня совершить такую глупость. Лорд Джон, я полагаю, вы не поддерживаете такое безумство?
– Я бы назвал это остроумной идеей, – ответил наш пэр. – Только хорошо бы взглянуть, как это работает.
– Непременно, – сказал Челленджер. – В течение нескольких дней я сосредоточивал все силы своего ума на том, как нам спуститься с этих скал. Мы уже успели убедиться, что слезть по отвесной стене мы не можем, а туннель завален. Мы также не в состоянии построить какой-либо мост, чтобы перебраться на утес, с которого мы сюда пришли. Тогда каким же образом я мог бы переправить нас отсюда? Некоторое время назад я заметил нашему юному другу, что из гейзера поднимается свободный водород. Вслед за этим идея об аэростате пришла сама собой. Должен признать, что поначалу сложно было найти подходящую оболочку для удержания в ней газа, но изучение громадных внутренностей этих рептилий предложило мне решение и этой проблемы. И теперь посмотрите на результат!
Одной рукой он важно взялся за обрывки своей изорванной куртки, а второй с гордостью показал на шар.
К этому времени раздувшийся аэростат уже достаточно округлился и с силой дергал удерживающие его веревки.
– Чистое безумие! – фыркнул Саммерли.
Лорду Джону идея очень понравилась.
– Наш старик все-таки голова! – шепнул он мне, а затем уже громче обратился к Челленджеру: – А как же насчет гондолы?
– Гондола станет моей следующей задачей. Я уже составил план, как ее сделать и прикрепить к аэростату. Тем временем я просто покажу вам, что мой аппарат способен выдержать вес каждого из нас.
– Вы хотели сказать, всех нас вместе?
– Нет, мой план заключается в том, что мы спустимся вниз по очереди, как на парашюте, а затем шар будет подниматься наверх способом, который я без труда разработаю. Главное, чтобы он выдержал вес одного человека и аккуратно спустил его к подножию, и это будет все, что от него требуется. А сейчас я продемонстрирую вам его возможности.
Он вынес внушительных размеров обломок базальта, имевший такую форму, что к нему легко можно было привязать веревку. Веревка была та самая, которую мы подняли с собой на плато, после того как воспользовались ею при восхождении на утес – очень крепкая, хотя и тонкая, более сотни футов в длину. Профессор приготовил своего рода кожаную сбрую с множеством прикрепленных к ней ремешков. Он установил сбрую на купол шара, а свисающие с нее ремни собрал внизу вместе, так чтобы давление любого веса было распределено на значительную площадь. Затем к ремням профессор привязал обломок базальта, с которого свисала наша веревка, другим концом трижды обмотанная вокруг руки Челленджера.
– А сейчас, – в радостном предвкушении с улыбкой сказал он, – я продемонстрирую вам подъемную силу моего шара. – С этими словами он ножом перерезал ремни, удерживающие аппарат.
Это была самая опасная ситуация, в которой оказалась вся наша экспедиция за время путешествия. Надутая оболочка рванулась в небо с невероятной скоростью. В тот же миг Челленджера оторвало от земли и потянуло вверх. Я успел обхватить его руками за пояс, но и сам тут же оказался в воздухе. Лорд Джон мертвой хваткой вцепился мне в ноги, но я чувствовал, что и он уже отрывается от поверхности. На мгновение я представил себе, как это должно было выглядеть со стороны: четверо путешественников плывут, как связка сосисок, над страной, которую они пришли исследовать. Однако, к счастью, у прочности нашей веревки имелся предел, чего, похоже, нельзя сказать о подъемной мощи этого адского устройства. Раздался резкий хлопок – мы кубарем упали на землю, а сверху на нас кольцами свалилась веревка. Когда нам в конце концов удалось подняться на ноги, далеко в вышине мы увидели стремительно удаляющийся обломок базальта, который уже превратился в темную точку на фоне синего неба.
– Великолепно! – воскликнул не потерявший самообладания Челленджер, потирая ушибленную руку. – Какая всесторонняя и убедительная демонстрация! Я даже не ожидал такого успеха. Обещаю, джентльмены, что через неделю будет готов второй шар, и вы можете твердо рассчитывать, что преодолеете первый этап нашего возвращения домой безопасно и с комфортом.
До сих пор я описывал все события в той последовательности, в какой они происходили. Теперь же я возобновляю свое повествование уже из нашего старого лагеря, где нас так долго ждал Замбо; сейчас все трудности и опасности, как страшный сон, остались позади, на вершине этих рыжеватых скал, которые вздымаются у нас над головой. Мы благополучно спустились вниз – хотя и совершенно неожиданным образом, – и с нами сейчас все в порядке. Пройдет еще от шести недель до двух месяцев, и мы вернемся в Лондон, так что очень может быть, что это письмо попадет вам в руки ненамного раньше нашего приезда. Души наши томятся, а мысли устремляются вперед, навстречу огромному, родному для нас городу, который так дорог нашему сердцу.
Вечером того же дня, после нашего рискованного приключения с воздушным шаром, изготовленным Челленджером, в судьбе нашей наступили решительные перемены. Я уже говорил, что единственным человеком, который проявлял какое-то сочувствие к нашим попыткам выбраться отсюда, был спасенный нами молодой вождь. Он один не хотел удерживать нас силой в этой странной стране. Все это он передавал нам с помощью выразительного языка жестов. В тот вечер, после захода солнца, Маретас спустился в наш маленький лагерь и протянул мне (по каким-то причинам он всегда уделял мне внимания больше, чем другим; возможно, потому что я был ближе всех к нему по возрасту) небольшой свиток древесной коры, а затем, с серьезным видом показав в сторону ряда пещер над нами, приложил палец к губам, призывая сохранить это в тайне, после чего вновь, крадучись, вернулся к своему племени.
Я поднес кусок коры к свету костра, и мы все внимательно рассмотрели его. Он имел форму квадрата со стороной около одного фута. Внутри был какой-то рисунок из странно расположенных линий, который я воспроизвожу в своих записях.
Рисунок был аккуратно сделан углем на белом фоне и на первый взгляд напоминал грубое изображение музыкальной партитуры.
– Что бы это ни было, могу поклясться, что это что-то очень важное для нас, – сказал я. – Это было написано на лице молодого вождя, когда он отдавал мне свиток.
