— Кто-то пытался подкрасться к кормушкам и спугнул оленей. Странно, странно… Неужто опять он?
— Кто именно? — усмехнулся я. — Не призрак ли графа Нарышкина?
— Призрак не призрак, а только поглядим, что скажешь после, — обронил он с мрачным видом, отправился на другую половину избы и принес длинную стрелу с кованым наконечником в зазубринах. Древко стрелы у основания было в следах черной, запекшейся крови.
Я решил, что Альфонсис намеренно разыгрывает меня и для пущего эффекта подогревает страсти. Сделать такую стрелу и насадить на нее наконечник, откованный сельским умельцем-кузнецом, пара пустяков.
— Ошибаешься, — сказал Бразайтис с хмурым выражением лица. — Наконечник и в самом деле старинный. Мне довелось найти такой же в Жагарэ пару лет назад, когда рабочие копали траншею для ремонта водопровода. Вот погляди… — Он достал с полки жестяную коробку и вынул оттуда ржавый наконечник, по форме и характеру зарубин он весьма походил на тот, что был на стреле.
— Но само древко стрелы ведь сравнительно недавно сделано, — заметил я.
— Похоже на то, — кивнул он. — Так вот, именно этой стрелой убит две недели назад олень вблизи моей кормушки. Дело произошло так. Отправился я в тот вечер на соседний хутор, где живет со своей старухой Лаймой старый Витое. К ним из Каунаса приехали зять с дочерью; я довожусь ей крестным отцом. Ну, Витас меня и пригласил, зная, что буду рад повидать Элиту. Отужинали мы, разговоры пошли про то да про се, о городской жизни. Время еще не позднее, но у меня на душе, понимаешь ли, что-то неспокойно, не сидится, и все тут, домой тянет. Распрощался, поблагодарил за угощение и пошел неторопливо к себе, коротая путь наторенной тропинкой через лес. Вдруг слышу — впереди топот копыт. Замер, притаился за елью. Стадо оленей пронеслось почти рядом со мной, но один из них неожиданно свалился замертво. Подхожу, а он язык вывалил и уже не дышит. «Что за диво? — думаю. — С чего бы ему вдруг помереть на бегу? И не стрелял ведь никто». Склонился над ним и глазам своим не верю — торчит в боку под лопаткой вот эта самая стрела. Потом неподалеку еле слышно треснула за деревьями ветка. Пригляделся — мелькнула вроде чья-то тень. Я закричал: «Стой, стрелять буду!» Хоть и безоружный, а решил взять на испуг. Да где там! Треснула опять ветка в чаще, но уже гораздо дальше. Я бегом в ту сторону. Догнать, конечно, не догнал, пустое дело — преследовать в ночном лесу На другое утро обнаружил на том месте чьи-то следы — свежие и глубокие отпечатки сапог размера сорок пятого, не меньше. Здоровущий, видно, детина. С таким повстречаешься безоружный, так небось не, поздоровится.
— Выходит, этот неизвестный стрелял по оленю из лука? — спросил я, немало озадаченный всей этой историей.
— А кто его знает, из лука или арбалета, — протянул с сомнением в голосе Альфонсис — Но факт, как видишь, налицо, и есть вещественное доказательство. — Он еще раз внимательно оглядел стрелу и пощелкал по древку пальцем. — Может, этот типчик следил в тот вечер за мной, видел, что, переодевшись в чистое, ушел из дому. Решил — вернусь не скоро, задержусь в гостях, а он тем часом спокойно поживится олениной. У кормушек здесь место почти открытое, лунной ночью хорошо видно на полсотни шагов, бей любого рогача на выбор. Попасть-то он попал точнехонько под лопатку, но бык подвернулся могучий и крепкий на рану. Сам знаешь, благородного оленя редко удается свалить с ходу наповал. Смертельно раненный кабан иногда и заверещит от боли, но олень хоть кровью будет обливаться, а изойдет молча. Иной раз бык с пробитым пулей сердцем метров сто еще одолеет, забьется в чащобу и там уже рухнет замертво. Мне доводилось бить их наповал только при прямом попадании в голову или шею у позвоночника. Выстрел этот трудный, требует сноровки и точного глаза.
— Судя по всему, твой ночной разбойник тоже обладает верным глазом, если сумел выцелить в темноте под лопатку, — проронил я. — Как видно, большая практика…
— Черт его знает, кто он такой, язви его душу, — закурил, чтобы унять волнение, Альфонсис — Подобных случаев браконьерства с луком или арбалетом в наших лесах давненько, со старых времен не было. Поди расскажи егерям с соседних обходов, так не поверят и еще, чего доброго, на смех поднимут, скажут, опять я диковинную историю присочинил, и уж не продолжение ли это легенды про смерть графа Нарышкина. Нет, ну почему именно на моем обходе надо было такому случиться! — воскликнул он запальчиво. — Неспроста это, видно, неспроста. — Альфонсис задумчиво поглядел в окно, где над сумрачно маячившими деревьями, по которым пробегали порывы ветра, отчетливо проступил серп месяца. — Меня больше всего интересует, откуда у него стрелы с этими старинными наконечниками — снова заговорил он. — Кроме как в окрестностях Жагарэ, их, пожалуй, нигде не сыщешь. Допустим, он бывший спортсмен, хорошо стреляет из лука, но к чему вся эта мистификация?
— Почему ты заключил, что он именно бывший спортсмен? — перебил я. — Может, просто в свое удовольствие стреляет, набил руку…
— Не исключено. Но какого дьявола ему браконьерить в нашей глуши? Я уже на всякий случай навел справки: ни в Йонишкисе, ни в Шауляе стрельбой из лука никто не занимается, спортивных секций подобного рода нет. А ехать специально из Вильнюса или Каунаса сюда на ночную охоту — чистейший абсурд! Ей-богу не возьму в толк, зачем ему все это! Ну, убьет он, допустим, оленя, так куда потом столько мяса девать? На себе ведь из леса не унесешь, а продать в окрестностях некому, деревенские жители сразу заподозрят недоброе, сообщат мне первым делом.
— Думаю, что оленина ему ни к чему. Охотится скорее ради трофея. Достать сейчас лицензию на рогача не просто, — заметил я. — Ты рога убитого оленя куда дел?
— В сарае лежат. Акт составил, тушу увезли на мясокомбинат.
— Вот и положи рога на видном месте у кормушек.
— Думаешь, придет, польстится?
— Как знать, — проронил я. — А вдруг.
— Ну, поймаем его, так ничего ведь не докажешь после. Скажет, валялись, ну и подобрал.
— Это уже другой вопрос. Главное, узнать, кто он.
— Я вот подумываю: а не решил ли кто меня намеренно попугать? — высказал предположение Альфонсис — Есть такие в округе, что давно таят на меня зло, мечтали бы выжить отсюда.
— Подозреваешь кого-то конкретно?
— Да много ли толку в бездоказательных подозрениях… Третью неделю мучаюсь этой загадкой, ночами почти не сплю, прислушиваюсь к малейшему шороху на дворе. Твой приезд для меня не только большая радость, но и моральная поддержка. Хотя выслеживать этого типа я не вправе просить тебя, — печально вздохнул он. — Рискованно!
