— Сколько?
Ну, как обычно.
— Три батальона Один-Пять-Пять и отдельные минометы.
Ответа не последовало, и Дункан понял, что Старик отключился. Ну и хорошо. Стволы в наличии имелись, но он все еще сколачивал план, пальцы летали по виртуальной карте. Каждое положительно ответившее подразделение, способное вести огонь, высвечивалось в виде иконки вдоль боковой стороны карты. Перетаскивание иконки на точку цели вызывало диалог с вопросами о типе и количестве огня. После определения первых другим подразделениям, нацеленным на то же место, по умолчанию присваивались те же исходные установки. Это был простой метод составления плана ведения огня, но разработанному Стариком сложному плану требовалось несколько отдельных планов артиллерийского огня и с учетом меняющейся обстановки утрясание всех деталей занимало много времени, но он продолжал его сколачивать. Под бой барабанов.
* * *
— Ганни!
— Да, сэр.
Сержант обогнул строй, когда они миновали здание «MCI». Он наращивал скорость, увеличив частоту и удлинив прыжки, чтобы добраться до первых рядов. На практически пустой улице он разогнался почти до пятидесяти миль в час. Передовой отряд настоящих бегунов выдвинулся вперед запечатать выход с эспланады, предотвращая общее отступление по этому маршруту. Но он должен был добраться до эспланады раньше батальона. Ему нужно было поговорить по душам с парой подразделений. Сержант первого класса Кларк сотворил чудо, упорядочив бардак на эспланаде, но это была только организация. Некоторые из подразделений хотели остановиться и драться. Но большинство снова драпало. Он нацелился на некоторые, игравшие критическую роль в плане. Если он не сможет заставить их остановиться и сделать свое дело, Старик может спокойно выбросить полотенце.
— Статус.
Капитан снова пребывал на четвертом уровне. Не то чтобы кому-то надо было его защищать или следить, чтобы он не свалился в канаву, в состоянии транса он реагировал быстрее, чем когда находился «здесь». Просто было немного не по себе слышать голос, эмоций в котором звучало не больше, чем у нового ПИРа.
— Поторапливаюсь Они не хотят разворачиваться вперед.
— Надавите. Приведите несколько подразделений к «Уотергейту». Любые подразделения. Как угодно.
Паппас проглотил вздох.
— Есть, сэр.
Спорить смысла не было; он знал и план, и что для него требовалось. Но выполнять план — это совсем другое. Одной ногой он наступил на крышу «мерседеса» и соскочил с него, еще больше увеличивая скорость. Чтобы пригнать кого-нибудь к «Гейту», ему придется на кого-то наступить. Придется применить к кому-то меры прямого воздействия. На чертовой эспланаде царило смятение. Послины были готовы хлынуть вперед. Это будет бойня.
* * *
Ардан’аат рычал.
— Этот ничтожный мост перемешал все наши отряды! Все воинство лезет вперед без всякого порядка! Понадобится вечность, чтобы его восстановить!
Он отплыл на своем тенаре в сторону, приглядывая, как его младшие кессентай пытаются перестроить оолт’ондар. Его собственные оолт’ос также находились где-то в этой массе, но они его найдут. Большинство прошли с ним по многим мирам. Они найдут его хоть в аду.
— Ну, по крайней мере у нас есть мост, — сказал Кеналлуриал, фыркнув.
Кеналлай поднял гребень, чтобы предотвратить новую склоку.
— Мы здесь слишком открыты, — сказал он прямо перед тем, как по оолту южнее прошла волна взрывов. Небольших, со слабыми зарядами. Но она убила нескольких оолт’ос на месте, других добили и отправили на разделку.
Кипевший энергией юный командир отмахнулся от взрывов.
— Стрельба ведется с места рядом с той структурой, — сказал он, указывая на отдаленный обелиск позади них. — Она неприцельная. Треши не могут пря…
Его грудь взорвалась желтым, когда пуля пятидесятого калибра пробила нервный ствол и вышла из груди наружу.
Голова юного кессентая взметнулась вверх, изо рта и ноздрей хлынула желтая кровь. Он завалился на органы управления тенара, его когти скребли по ним, пока он пытался что-то сказать. Крокодиловый рот, казалось, прошептал первые слоги имени его господина, отца и учителя, затем он выскользнул из люльки на истерзанную землю, его горящие глаза потухли и остекленели.
Сенсоры полудюжины тенаров завизжали, оружие автоматически повернулось к источнику огня. Они извергли смесь когерентного света, релятивистских снарядов и концентрированной плазмы. Угол Монумента покрылся выбоинами, тяжелое оружие поливало огнем место, из которого кто-то осмелился лишить жизни бого-короля. Через мгновение к ним присоединились сначала десятки, потом сотни нормалов и повели огонь по тому месту, куда стреляли их божества.
Из всей этой орды не стрелял только один. Кеналлай сидел в своем неподвижном тенаре и смотрел на тело своего эсон’антая. Когда огонь ослаб, оолт’ос подошли начать разделку, но он поднял руку вверх.
Наконец-то, наконец-то он понял трешей, и ему стало страшно. Внезапно он задался вопросом, а не было ли иного, лучшего способа, чем сделать ужин из вот такого. И даже не особый ужин, а так, просто кусок в рационе. Разве не было чего-то еще в таком, как этот выдающийся кессентай? Чего-то, что продолжало существовать и после того момента, как его пронзил кусочек металла, пущенного трижды Фистнал трешкрином? Не было чего-то, что продолжало жить?
И он наконец-то понял еще кое-что. Когда-то где-то кто-то из Воинства ощутил то же, что и он. Ощутил по отношению к эсон’антаю, к любимому товарищу, к любимому врагу. И боролся за изменение. За частицу традиции, которая приподнималась над беспрерывным циклом покорения и ома’адар. За что-то более высокое.
Он никогда не чувствовал этого позыва. Но теперь он его понял. Наконец-то понял.
Он наклонился и выдернул из-под ног древко. На каждого кессентая приходилось только одно, в соответствии с традицией. Некоторые давали их еще мастерами разведчиков. Большинство отдавали их, в то или иное время. Три были даны во время долгого перехода к этому дьявольскому месту. Но не им. Раньше он не понимал потребности. Теперь понял. Наконец. Он наконец понял своего сына, который отдал свое на опаленной пустоши первой завоеванной территории этой проклятой планеты. Этой трижды проклятой, да не будет никогда помянуто ее имя, гнусной, гнусной планетки.
И он наконец-то понял трешей. И ощутил страх. Потому что они чувствовали это при каждой смерти. Для трешкринов все собранные треши, вся пропавшие треши, все живые треши были Кессаналт. Все до единого. И каждый трешкрин чувствовал сейчас такой же гнев, как и он. Вспышкой ужаса на него сошло внезапное озарение, как же они ошиблись, высадившись на этот бело-голубой шар.
