Ознакомительная версия.
Интересно, что бы она подумала обо мне теперешней.
О Кэсси, которая убивает.
Вряд ли он был намного старше меня. Наверное, восемнадцать-девятнадцать. Но, черт, ему, если на то пошло, могло быть и семьсот девятнадцать. Я пять месяцев варюсь во всем этом, но до сих пор не уверена, что собой представляет Четвертая волна: это люди, гибриды или сами иные? Хотя мне не нравится думать, что иные выглядят как мы, говорят как мы и кровь у них такая же, как у нас. Мне больше хочется считать, что иные – иные.
Я совершала еженедельную вылазку за питьевой водой. Рядом с моей стоянкой есть ручей, но я боялась, что он загрязнен какими-нибудь химикатами или нечистотами или выше по течению лежат трупы. А еще он мог быть отравлен. Лишить питьевой воды – отличный способ быстро от нас избавиться.
Так что раз в неделю я забрасываю на плечо верную М-16 и выхожу из леса. В двух милях к югу, как раз возле 175-го шоссе, есть пара заправок с продуктовыми магазинчиками. Я беру бутылки с водой, сколько могу унести, то есть немного, потому что вода тяжелая, и спешно возвращаюсь в лес. Стараюсь очутиться в своем относительно безопасном укрытии до наступления ночи. Сумерки – лучшее время для переходов. Никогда не видела беспилотники вечером. Три или четыре днем и гораздо больше ночью, но вечером – никогда.
На этот раз, проникнув через разбитую дверь в магазин, я сразу поняла: что-то не так. Никаких внешних перемен, те же граффити на стенах, что и неделю назад, опрокинутые полки, на полу пустые коробки и засохший крысиный помет, кассы выпотрошены, холодильники с пивом разграблены. Все тот же вонючий бардак, через который я пробиралась четырежды в месяц к складу за шкафами-холодильниками. Почему люди растащили пиво и лимонад, почему забрали наличность из кассы и сейфа и лотерейные билеты, но оставили два паллета с питьевой водой – выше моего понимания. О чем они только думали?
«Конец света! На нас напали пришельцы! Скорее хватай пиво!»
Все то же самое – крысиная вонь и смрад от протухших продуктов, завихрения пыли в тусклом свете, который проникает в магазин сквозь грязные стекла дверей. Все, чего не должно быть в нормальном магазине, на месте. Никаких перемен.
И все же что-то не так.
Что-то изменилось.
Я стояла на россыпи стеклянных крошек в дверях магазина. Я не видела этого «не так». И не слышала. И не чувствовала его запаха. Но знала: оно есть.
На людей давным-давно не охотятся хищники. Уже тысяч сто лет. Но в наших генах осталась память – рефлексы газели, инстинкты антилопы. В траве шелестит ветер. Между деревьями мелькают чьи-то тени. И поверх всего этого еле слышный голос: «Тихо, опасность близка. Совсем рядом».
Я не помню, как сорвала М-16 с плеча. Миг назад винтовка была у меня за спиной, и вот она в руках – ствол опущен, предохранитель снят.
«Рядом».
Я никогда не стреляла в живое существо крупнее зайца. Тогда это было что-то вроде эксперимента, я хотела убедиться, что смогу выстрелить из винтовки и не продырявить себе что-нибудь. Как-то раз пальнула поверх голов одичавших собак, которые проявляли интерес к моей лесной стоянке. А еще я целилась в светящуюся зеленую точку корабля иных, скользившую на фоне Млечного Пути. Ладно, признаю, это было глупо. С тем же успехом можно растянуть над головой транспарант с нарисованной стрелой и словами: «Эй вы, я здесь!»
После опыта с бедным зайкой, которого моя пуля превратила в месиво из потрохов и костей, я решила, что не стану охотиться с винтовкой. Я даже не практиковалась в стрельбе по мишеням. В тишине, что навалилась на нас после Четвертой волны, выстрел из винтовки звучит громче взрыва атомной бомбы.
И все равно М-16 оставалась моей самой лучшей подругой. Она всегда была рядом, даже ночью лежала в спальнике, – служила верой и правдой. Во время Четвертой волны не факт, что люди – это люди. Но можно не сомневаться в том, что твоя винтовка – это твоя винтовка.
«Тише, Кэсси. Близко!»
Следовало прислушаться к тихому предостерегающему голосу. Он старше меня. Он старше всех людей на свете, даже самых старых.
Вместо этого я вслушалась в тишину заброшенного магазина. Изо всех сил напрягала слух. «Близко». Что – близко? Или кто? Я сделала шажок от двери, и осколки стекла скрипнули под ногой.
А потом раздался другой звук, нечто между кашлем и стоном. Этот полукашель-полустон исходил из помещения за шкафами-холодильниками – оттуда, где моя вода.
В этот момент мне не требовалась подсказка от тихого голоса. Все было ясно как белый день. Бежать!
Но я не побежала.
Первое правило выживания во время Четвертой волны – не верь никому. Не важно, на кого этот кто-то похож. Иные большие спецы в таких делах, хотя, что тут говорить, они спецы во всем. Способны выглядеть нормально, говорить правильные вещи и совершать поступки, каких ты от них ждешь. Нельзя обманываться! Разве смерть моего папы не служит тому доказательством? Даже если встретившаяся тебе старушка выглядит еще умильнее, чем твоя двоюродная бабушка Тилли, и прижимает к груди беспомощного котенка – не спеши расслабляться. За пушистым зверьком может прятаться пистолет сорок пятого калибра.
И чем больше ты об этом думаешь, тем вероятнее становится этот вариант. С умильной старушкой держи ухо востро.
Но если я буду слишком много думать на эту тяжелую тему, мне придется залезть в спальный мешок, застегнуть молнию и умереть от голода. Никому не доверять – значит не доверять ни одной живой душе. Лучше считать, что бабуля Тилли – из иных, чем ставить на то, что перед тобой переживший Вторжение человек.
Это чертовски жестокий прием.
Это разрывает наше общество на части, дробит на атомы. Благодаря этому нас легче выслеживать и уничтожать. Четвертая волна загнала нас в одиночество, где нет коллективной силы, где мы постепенно теряем рассудок от страха и предчувствия неизбежного конца.
Поэтому я не убежала. Что толку бежать? Я должна защитить свою территорию, вне зависимости от того, кто прячется в магазине, бабуля Тилли или кто-то из иных. Единственный способ выжить – оставаться одной. Это правило номер два.
Я двинулась на плач, смешанный с кашлем, или кашель, смешанный с плачем, называйте как хотите, и, затаив дыхание, на цыпочках подступила к дверям в подсобное помещение.
Дверь была приоткрыта достаточно, чтобы я смогла протиснуться боком. К стене напротив меня примыкал металлический стеллаж, а справа вдоль ряда холодильников тянулся длинный узкий проход. Окна в этом помещении отсутствовали, но оранжевый свет заката за моей спиной был достаточно ярким, чтобы я отбрасывала тень на грязный пол. Я пригнулась, и тень сократилась.
Заглянуть за холодильник я не могла, но слышала чей-то кашель, стон и булькающее рыдание.
«Либо сильно пострадал, либо притворяется, – подумала я. – Или ему нужна моя помощь, или это ловушка».
Вот такой стала наша жизнь после Прибытия. Сплошное «или – или».
«Или это кто-то из них и он знает о твоем появлении, или это не иной и ему нужна твоя помощь».
В любом случае я должна была выпрямиться и выйти из-за этого холодильника.
Поэтому я выпрямилась.
И вышла.
Он лежал, привалившись спиной к стене в двадцати футах от меня. Ноги раскинуты, рука прижата к животу. На нем была солдатская форма и черные ботинки. Он весь был в грязи и в крови. Кровь была повсюду. На стене за ним, на холодном бетонном полу под ним. Его форма была в крови и волосы тоже. В полумраке кровь поблескивала, как смола.
В другой руке он держал пистолет, и тот был нацелен мне в голову.
Я ответила тем же. Его пистолет против моей штурмовой винтовки. Пальцы на спусковых крючках.
То, что он в меня целился, еще ничего не значило. Он мог действительно быть раненым солдатом, который подумал, что я из иных.
А может, и нет.
– Брось винтовку, – прорычал он.
«Черта с два».
– Брось винтовку! – крикнул он.
Вернее, попытался крикнуть. Слова получались рваными и невнятными, их размывала поднимающаяся по горлу кровь.
Алая струйка перелилась через его нижнюю губу и повисла дрожащей ниткой на подбородке. Зубы блестели от крови.
Я отрицательно покачала головой, стоя спиной к свету и молясь, чтобы он не заметил, как сильно меня трясет, чтобы он не заметил страх в моих глазах. Передо мной был не какой-то паршивый заяц, который однажды солнечным утром сдуру прискакал на мою стоянку. Это был человек. Или некто очень похожий на человека.
Никогда не знаешь, способна ли ты убить, пока не убьешь.
Он сказал в третий раз, уже не так громко, как во второй. Получилось не требование, а просьба:
– Брось винтовку.
Рука с пистолетом дрогнула. Мои глаза уже привыкли к полумраку, и я заметила, как по стволу катится капелька крови. Значит, он опустился.
А потом парень уронил пистолет.
Тот с резким лязгом упал между его ног. Парень поднял открытую ладонь над плечом.
Ознакомительная версия.
