и замызганной. Повеселевший Гарик делает шаг вперед и снова старательно выполняет батман, готовя новую атаку, точную копию преды дущей. Что ж, все правильно. Так учили.
Но как же хочется выйти самому на дорожку, позвенеть веселыми, пружинно-гибкими клинками! И пусть заранее ясен исход, пусть он заведомо не удостоится ничего, кроме скептической усмешки Васича, зато в руках будет рукоять сабли, а впереди, в мелкой сетке маски, – не опостылевший манекен, а реальный, живой противник.
Свисток, бойцы замерли, вскинув оружие в финальном салюте. Так тоже учили.
– Недурно, Астахов, Голиков. Сережа, быстрее наноси удар после батмана – противник успевает среагировать, отрабатывай. Садитесь пока…
Васич задумчиво оглядел скамейку, на которой дожидались своей очереди остальные.
– Теперь Дашьян и… пожалуй, Абашин.
Женька в первый момент не поверил своему счастью. А поверив – вскочил, зацепив ступней за ножку длинной гимнастической скамьи.
– Ну-ну, полегче, а то ноги тут переломаешь, – пробурчал Васич. – На дорожку, приветствие… К бою! Абашин, тебя это что, не касается?
Женька поспешно опустил маску, и Васич не успел разглядеть, как счастливая улыбка вдруг, в самый последний момент, когда лицо мальчика уже скрывалось за мятой проволочной сеткой, вдруг сменилась гримасой недоумения.
Бам-м! Хлесткий удар сверху по голове – звонко, обидно, но совершенно нечувствительно.
Свисток за спиной и недовольный молодой голос:
– Стоп! Абашин, не спи, замерзнешь!
Абашин – это я. Абашин Евгений Борисович, 1963 года рождения, образование высшее, москвич, самозанятый… А это что за проволочная хрень у меня перед носом?
– Разошлись, в позицию… Начали!
Опять свисток. Короткий, требовательный.
Ноги мои сами собой, без малейшего моего участия, делают несколько шагов назад, задняя, левая, цепляет за что-то, и я с грохотом лечу на пол. Коричневый, покрытый масляной краской пол, на котором проведены две широкие белые линии, ограничивающие длинную, шага три в ширину, полосу.
Снова свисток, невнятное ругательство – никаких матов, что характерно…
– Да чтоб тебя… Абашин! Что ты тут растопырился по-крабьи? А ну вставай, и маску надень. Еще одна такая выходка, и ты отправишься на скамейку!
Маска? Точно, фехтовальная маска… Облезлая, мятая, со стеганым горжетом из грубого светло-бурого брезента. И мои руки, подхватившие с пола этот аксессуар, – подростковые, почти без волос и привычных шрамов.
Я что, сплю?..
– В позицию! Ангард!
Противник – пацан лет пятнадцати. Точнее не определить – его лицо, как и мое, скрыто фехтовальной маской. Стоит в заученной стойке, сабля в четвертой позиции. Все, как в учебнике: рука, согнутая в локте, поднята вперед, кисть на высоте пояса, кончик клинка в линии левого глаза, лезвие направлено влево-вперед…
Пальцы мои явственно ощущают рукоять сабли сквозь тонкую кожу перчаток, но шевельнуть ими я не могу. Не могу – и все! Могу только бессильно наблюдать, как парнишка напротив делает шаг вперед, кистевым батманом отбрасывает в сторону мой клинок и… Вот уж хрен тебе!..
Клинок послушно отлетает, но не вбок, как рассчитывал противник, готовя академически правильный удар сверху по маске, а по дуге вниз. Поворот на левом, отставленном назад носке, передняя правая нога уходит в выпаде влево-вперед, далеко за белую ограничительную черту. Кисть переворачивается, взлетает вверх на прямом локте и – вж-ж-жик! – клинок прочерчивает победную линию от колена визави, по криво свисающей стеганке, через грудь, звякает по подбородку маски и улетает вверх.
– Туше!
Ноги тем временем сами выполняют следующее па: левая – короткий шаг назад с поворотом, окончательно вынося меня за пределы дорожки, и сгибается в полуприседе. Корпус пижонски отклонен назад, правая нога выставлена вперед в почти танцевальной позиции – выпрямлена в колене, носок едва касается пола. Сабля – в вытянутой в струнку на уровне лица руке, клинок повернут плашмя и смотрит в спрятанные за сеткой глаза противника. Левая рука покинула положенное ей место на поясе и прикрывает грудь – согнута в локте, словно не черная мотоциклетная крага на ней, а толстенная дуэльная перчатка, которую и кирасирским палашом не прорубишь, не то что тростинкой-эспадроном. Привет вам, маэстро Л’Абба, последний в знаменитой династии тулузских фехтмейстеров. Знаем ваш трактат, читали, ценим, пользуемся…
Свисток – длинный, вкручивающийся саморезом в барабанные перепонки.
– Стоп! Разошлись! Абашин, немедленно вернись на дорожку! – И гораздо тише: – Это что сейчас было, а?
Какая еще АББА? Шведский ансамбль, который «Мани-мани-мани» и «Мамма-мия»? Но тогда при чем тут тулузский фехтмейстер? Что вообще за бред?..
Ноги внезапно сделались ватными, и Женька опустился на пол – не хватало еще свалиться самым глупейшим образом! Маску он стянул и положил рядом. Лоб весь в капельках пота, руки трясутся, голова идет кругом.
«Сейчас Васич меня убьет. А потом – выгонит из секции. Но за что? Это не я! Ноги и руки вдруг начали действовать сами по себе, а я даже понять не успел, что они вытворяют…»
– Тебе плохо, парень? – В голосе тренера сквозила самая настоящая тревога. – Может, к врачу?
Женька встал, пошатнулся, поднял маску. Эспадрон он зажал под мышкой.
– Нет, спасибо, Васи… Василий Петрович. Голова закружилась, душно, наверное. Сейчас пройдет.
Тренер шумно втянул носом воздух.
– Да, что-то надышали мы тут… Астахов! – скомандовал он. – Ну-ка живо открой окно, то, дальнее!
Долговязый Аст послушно метнулся в угол зала и заскрипел там оконной рамой.
– А ты, Абашин… – Васич ненадолго задумался. – Ступай-ка ты, пожалуй, домой. Или тебя лучше проводить? Вы с Астаховым вроде рядом живете, верно?
Женька кивнул головой.
– Да, в соседних домах. Ничего, Василь Петрович, я сам. Посижу только немного в раздевалке и пойду.
– Ну как хочешь… – неуверенно протянул тренер. И добавил уже с воспитательными нотками в голосе: – А к твоему фокусу мы вернемся в следующий раз. В кино подсмотрел, что ли?..
Женька еще раз кивнул, поставил эспадрон в стойку и направился к выходу из зала, на ходу нащупывая за спиной тесемки.
…А действительно: что это было?..
Сентябрьский денек чудесен. Женька шагал к метро через жиденький сквер, разбитый перед стадионом «Динамо», и едва сдерживался, чтобы не пуститься вприпрыжку. Несолидно, все же восьмой класс, не сопляк какой-нибудь мелкий… Солнце весело подмигивало из луж, оставшихся после утреннего дождика, листва, еще не знавшая, что лето уже три дня как закончилось, шелестела над головой, и лакированные листочки лип отбрасывали по сторонам едва уловимые солнечные зайчики. Голуби – здоровенные, жирные, совершенно ничего не боящиеся – паслись на аллеях сквера, деловито разгоняя наглых воробьев, претендующих на свою долю исклеванной до дыр горбушки. Благодать, да и только!
Радостную картину слегка омрачало происшествие на тренировке. С одной стороны, обошлось без
