До него еще не до конца дошло, что натворила мама. Что пыталась сделать.
Пока скорая ехала в госпиталь Саммерсайда, она то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Просыпаясь, каждый раз смотрела на него так, словно не могла поверить, что он рядом. Она почему-то считала его мертвым.
Подняв глаза, он увидел, что дверь открыла медсестра с кудрявыми каштановыми волосами и доброй улыбкой. Она казалась знакомой, хотя прежде он никогда ее не встречал. Бейджик на груди сообщал, что сестру звали Джулия Моралес.
– Эфррраим Скотт? – Она произнесла его имя с раскатистым «р», так же, как делал отец, вместо обычного «Эфраим», как говорили все остальные. Ему нравилось то, как необычно звучит ее испанский акцент.
– Да. Как моя мать?
– Она все еще в интенсивной терапии, но уже в безопасности. Слава богу, что ты нашел ее вовремя.
Он поморщился.
Медсестра сразу принялась его успокаивать, присела рядом, накрыв ладонью руку Эфраима.
– С твоей матерью все будет в порядке. Доктор Диксон считает, что необратимых повреждений нет, но мы оставим ее на ночь, – она нахмурилась. – Возможно, ей придется побыть здесь подольше.
– Подольше?
– Мы не сможем отправить твою мать домой, пока не проверим ее. Мы должны удостовериться, что она не попытается снова.
– Это был несчастный случай. Она смешала лекарства. Просто перед этим она чуть перебрала с выпивкой, вот и все.
– Мальчик…
– Она никогда не делала так прежде. Она не хотела! – От громкости собственного голоса в маленьком помещении он ошеломленно замолчал.
– Хорошо, – ответила медсестра. – Как ты?
– Как я?
– Как ты себя чувствуешь? Для человека в твоем возрасте это слишком тяжелое испытание. Если хочешь поговорить…
– Я просто беспокоюсь за нее.
Она вздохнула:
– Ты ходишь в школу Саммерсайда?
Он кивнул.
– Может, ты знаешь моих девочек. Мэри и Шелли Моралес.
Вот почему женщина показалась ему знакомой. Мать Мэри и Шелли. Теперь сходство было очевидным: такие же кудрявые волосы, тот же тонкий нос и густые брови. Такая же женственная фигура.
– Я в их классе по английскому, – он не упомянул, что девушки его вряд ли знали. Близняшки были слишком популярны, чтобы обращать внимание на Эфраима, за ними волочилась куча парней, включая его лучшего друга, Натана Маккензи, на которого они не обращали ни малейшего внимания.
Он едва не спросил миссис Моралес, почему она так назвала дочерей; девушек настолько сильно обожали, что никто не смеялся над их именами, когда в прошлом семестре класс проходил «Франкенштейна».
– Так… что происходит сейчас? – спросил он. – С мамой?
– С ней как раз собирается побеседовать психолог. Он хочет понять, что случилось, когда она… – Медсестра не закончила фразу, устремив глаза в потолок. Эфраим заметил у нее на шее серебряный крестик на тонкой цепочке. – Служба опеки тоже захочет поговорить с ней. И с тобой, – добавила она.
Он стиснул зубы.
– Но обычно с ней все в порядке, правда.
Не считая алкоголизма и депрессии.
– Таковы правила больницы.
Парень глубоко вздохнул и признался:
– Она повторяла, что я… умер. Как будто действительно в это верила.
Ее рука дернулась вверх, словно она хотела благословить Эфраима.
– Кто-то допустил чудовищную ошибку, – сказала миссис Моралес.
– То есть?
– Утром к нам привезли жертву несчастного случая. Мальчик примерно твоего возраста и веса, с таким же цветом волос. Его лицо было изуродовано, но, если честно… я понимаю, почему его могли принять за тебя, – она внимательно посмотрела на юношу.
Тот попытался сохранить спокойный вид, хотя чувствовал, как сквозь потрясение уже пробивается настоящая злость. Но главное – его мать не сошла с ума. Она просто спутала его с кем-то еще.
– Его сбил автобус? – спросил Эфраим.
Миссис Моралес кивнула, поджав губы.
– Как раз около библиотеки. Он погиб мгновенно, хоть не мучился.
– Но, если вы не смогли даже опознать его, как об этом узнала моя мать? Почему никто сначала не позвонил в школу? Я был там все утро.
Эфраим остался после уроков, надеялся поговорить с Дженой Ким, самой потрясающей и умной девчонкой в своем классе, а в это время его мать едва не убила себя.
– У нас были причины считать, что это ты. В его бумажнике нашли твою библиотечную карточку.
Эфраим потянулся к бумажнику в правом кармане джинсов. Он пользовался карточкой буквально позавчера и помнил, куда положил ее. Или нет?
– Этого было достаточно для установления личности, но мы вызвали твою мать на опознание. Думаю, бедняга где-то нашел твою карточку. Пока ты сегодня не пришел, мы все думали, что ты мертв, – она поджала губы. – На бумаге так оно и есть до сих пор. Лучше мне это исправить.
– Могу я получить обратно свою карточку?
– Мы отдали все твои – его – вещи твоей матери, когда она пришла сюда, – она покачала головой. – Мне жаль, что ей пришлось через все это пройти. Если бы такое случилось с моими девочками… Какая трагедия. Теперь нам придется разыскать его семью, – она встала.
Медсестра направилась к двери, когда Эфраим спросил:
– А… тело… все еще здесь?
Она глянула на него в замешательстве.
– Тебе лучше этого не видеть, – она замешкалась. – У меня смена заканчивается через час. Тебе есть куда пойти? Позвонить кому-нибудь?
Эфраим не хотел возвращаться домой. Там пришлось бы отмывать пол, ползать вокруг стола на кухне и собирать красные пилюли.
– Нет, на самом деле нет. Могу я просто остаться здесь? – спросил он.
– Ты уже достаточно сделал для нее сегодня, разве нет? У нас есть свободная комната. Старший сын этим летом работает у себя в университете.
Эфраим с трудом сдержал улыбку, представив, как говорит Натану, что спал в доме Мэри и Шелли. Но он хотел быть ближе к матери на случай, если она проснется. Ей могло понадобиться доказательство, что с ним ничего не случилось. Сегодня он должен был остаться здесь ради нее и не собирался рисковать, пока она нуждалась в его присутствии.
– Нет, спасибо, – сказал он. – Я хочу остаться здесь.
– Тогда я попрошу других сестер сообщить тебе, если что-нибудь изменится. По крайней мере ты не пропустишь ничего важного завтра в школе.
Эфраиму не нужно было напоминать. Последнего дня в школе он боялся больше всего на свете – до того момента, пока не нашел мать за кухонным столом.
Миссис Моралес вышла из комнаты, а Эфраим сидел в приемной до тех пор, пока громко не заурчало в животе. Конечно, он же пропустил обед. Не то чтобы у него разыгрался аппетит, но надо было что-то съесть. И хотя больничное кафе уже закрылось, дальше по коридору стоял торговый автомат. К несчастью, у Эфраима не было с собой ни цента.
