— А он вежлив, Джессика.
Рука матери легла на плечо сына. Даже ее ладонь, как показалось Полу, излучала страх. Она сделала над собой усилие:
— Так его учили, Ваше преподобие. «Чего она боится?» — удивился Пол.
Старуха смотрела на Пола немигающим взглядом, отметив про себя удивительное сходство мальчика с его родителями.
— Ну что ж, — сказала Преподобная мать, — посмотрим, как его учили. — Старческие глаза метнули суровый взгляд на Джессику: «Оставь нас одних. Займись своими делами».
Джессика сняла руку с плеча Пола.
— Ваше преподобие, я…
— Джессика, ты же знаешь, что иначе нельзя.
Пол озадаченно взглянул на мать. Джессика выпрямилась.
— Да, конечно…
Пол перевел взгляд на носительницу высокого сана. Страх, который испытывала его мать, заставил мальчика нахмуриться.
— Пол…
Джессика глубоко вздохнула.
— Это испытание… оно важно для меня.
— Испытание?
— Помни, что ты сын герцога.
И она направилась к выходу. Только сухой шелест складок ее платья нарушал вдруг установившуюся тишину. Когда дверь за матерью плотно закрылась, Пол, сдерживая гнев, повернулся к Преподобной. Почему она обращается с леди Джессикой, как с простой служанкой?
В углах морщинистого рта старухи мелькнула усмешка.
— Леди Джессика в течение четырнадцати лет была моей служанкой в школе, мальчуган. — Она зевнула. — И хорошей служанкой. А теперь иди сюда.
Пол безропотно повиновался этой команде, прозвучавшей, словно удар хлыста, повиновался раньше, чем успел осмыслить ее. «Использует воздействие голоса», — подумал он. Когда Пол подошел к креслу, Преподобная мать жестом остановила его.
— Видишь вот это? — спросила она, доставая из складок своей зеленой юбки полый металлический куб без одной стенки. Она повернула его открытой стороной к мальчику, и тот увидел, что внутренность куба абсолютно черная. Казалось, ни один луч света не проникает в него, хотя куб и был открыт.
— Вложи сюда свою правую руку! — приказала старуха.
Страх шевельнулся в душе мальчика. Он отпрянул было назад, но грозный оклик старухи настиг его:
— Так вот как ты слушаешься свою мать!
Он взглянул в ее яркие птичьи глаза. Не имея сил противиться их власти, он неуверенно вложил руку в куб. Когда чернота сомкнулась вокруг его кисти, первое, что он ощутил, был холод. Потом его пальцы коснулись металла, и он почувствовал легкое покалывание, как если бы перед этим его рука была перетянута жгутом.
Взгляд старухи сделался хищным, она протянула руку к шее Пола. Он увидел в ней блеск металла и хотел повернуть голову.
— Стой! — рявкнула старуха.
Пол снова ощутил на себе власть ее голоса.
— Я держу у твоей шеи Гом Джаббар. Это игла с каплей яда на конце. А-а-а! Не отворачивайся, не то почувствуешь действие этого яда на себе.
Пол попытался сглотнуть вдруг появившийся в горле комок, но возникшая сухость во рту помешала ему сделать это. Взгляд мальчика был словно прикован к морщинистому лицу старухи, к ее бледным деснам над серебряными зубами, вспыхивающими, когда она говорила:
— Сын герцога должен все знать о ядах. Есть яды быстрые, есть медленные. Этот же убивает только животных.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что я животное? — надменно спросил он.
— Скажем так: я надеюсь, что ты человек. Предупреждаю тебя: не дергайся. Я стара, но моя рука успеет воткнуть иглу тебе в шею, прежде чем ты убежишь.
— Кто вы? — прошептал Пол. — Каким образом вам удалось уговорить мою мать оставить меня с вами один на один? Вы из Харконненов?
— Слава Богу нет! А теперь молчи!
Сухой палец тронул его шею. Пол подавил в себе желание отодвинуться.
— Молодец! — сказала старуха. — Первое испытание ты выдержал. Теперь осталось последнее: если не выдернешь руку — будешь жив, выдернешь — умрешь!
Пол глубоко вздохнул, унимая дрожь.
— Если я закричу, слуги будут здесь через секунду, и умрешь ты, старуха!
— Слуги не пройдут мимо твоей матери: она стоит на страже. Подумай! Твоя мать выдержала это испытание, теперь твоя очередь. Будь же тверд! Мы редко предлагаем это испытание мужчинам!
Любопытство одержало верх над страхом. Пол почувствовал по голосу старухи, что она говорит правду. И занялся самовнушением: я не должен бояться. Страх угнетает разум. Страх — это смерть. Я буду смотреть ему в лицо. Я не позволю страху овладеть мною.
Он почувствовал, как самообладание возвращается к нему, и сказал:
— Начинай, старуха!
— Старуха?.. — повторила она. — Ты смел, этого у тебя не отнять, мой милый. — Она наклонилась к нему, понизив голос почти до шепота. — Ты чувствуешь боль в своей руке? Выдерни руку, и мой Гом Джаббар коснется тебя. Смерть будет мгновенной, как удар кнута.
Почувствовав, как усиливается покалывание в руке, Пол крепче сжал губы. Только и всего? В чем же заключается испытание? Покалывание перешло в зуд. Старуха сказала:
— Ты слышал о том, что животные перегрызают себе лапы, чтобы освободиться из ловушки? Это веление инстинкта. Человек же остается в ловушке, выдерживая боль. Им движет надежда. Эта надежда не оставляет человека до самой его смерти.
Зуд перешел в жжение.
— Зачем вы это делаете? — спросил Пол.
— Чтобы убедиться, что ты человек. Молчи!
Пол сжал левую руку в кулак, потому что жжение перешло и на нее. Оно медленно росло… Становилось все сильнее и сильнее… Он чувствовал, как глубоко впились ногти в ладонь, и попытался разжать кулак, но не мог шевельнуть пальцами.
— Горит, — прошептал он.
— Молчи!
Рука Пола задрожала, на лбу выступил пот. Казалось, каждая клеточка тела кричала: выдерни руку, но… Гом Джаббар! Не поворачивая головы, Пол попытался, скосив глаза, посмотреть, в каком положении находится игла. Услышав свое шумное дыхание, мальчик попытался унять его, но не смог.
— Пол!
Весь мир для него сосредоточился на неподвижном старческом лице, обращенном к нему.
— Горячо! Горячо!
Ему казалось, что он чувствует, как кожа на его руке обугливается, как расплывается и исчезает плоть и остаются одни кости. И вдруг боль разом утихла, словно ее кто-то отключил. Обильный пот выступил на теле мальчика.
— Довольно! — пробормотала старуха. — Кулл вахад! Еще ни один ребенок, рожденный женщиной, не выдерживал такого испытания. Я не должна была желать твоего поражения. — Она отодвинулась. — Молодой человек, вы можете посмотреть на свою руку.
Усмирив болезненную дрожь, Пол вглядывался в лишенную света черноту. Казалось, боль еще жила. Жила, пропитав собою каждое ушедшее мгновение.
