— Все? — спросил Сторож. — А там на дне что за штука?
Погодник чуть помедлил, а затем вытащил сверток и развернул. В мешковине лежал бережно завернутый маленький ноутбук с самодельной педальной зарядкой.
— Ого! — присвистнул Дозорный. — А это тебе зачем? Он что, еще работает?
— В сухую погоду работает, — ответил путник. — Карты у меня в нем, книги да старые письма родных. Привык с собой носить ноутбук, инженером я был раньше.
— С роскошью живешь, — пробормотал Старик осуждающе. — Не каждый бы согласился такую вещь иметь при себе.
— Игрушки есть? — жадно спросил молодой. — А фотографии? Ну-ка включи!
— Игрушек не имею, а уж фотографий тем более, — сухо ответил Погодник. — А чтобы включить его, придется полдня педали крутить. Если согласен — включу.
Дозорный тут же потерял к штуке интерес.
— Выкинул бы ты это барахло, добрый человек, — посоветовал старик, зевая. — Кончилось время инженеров.
Погодник молчал.
— А что в планшете? — вдруг спросил молодой, ткнув пальцем в кожаную папочку.
Погодник поднял на него взгляд:
— Маловато там места, чтоб пластилин хранить. Всего лишь мои бумаги.
— Покажи! — потребовал Дозорный.
— Может, тебе еще мое лицо показать? — спокойно ответил Погодник.
— Будет надо — и лицо покажешь, — кивнул Дозорный и крепче взялся за ручку топора.
Погодник перевел взгляд на Сторожа. Старик сурово кивнул:
— Покажи, если хочешь войти в город.
— Хорошо, — усмехнулся Погодник, — как скажете…
Он поднял кожаную планшетку и расстегнул. Сторож и Дозорный тревожно замерли. Погодник распахнул папку, и оба разом отпрянули назад, словно увидели змею.
— Черт! — воскликнул Дозорный. — Это ж листы из паспорта! Алексей Петров, город Москва, вроде и глаза на фотографии похожи, беловатые… Да и год рождения, — Дозорный задумался, прикидывая, — вроде его. Только номер паспорта срезан.
— А ну, тихо! — шикнул на него Сторож. — Такие вещи вслух не произносят!
— Он же сам нам показал! — возразил Дозорный.
— Вы велели — я и показал. — Погодник захлопнул папку. — Я ж объяснил, что там мои документы, а вы все равно велели показать. Теперь если со мной чего случится, на вас вина.
— Черт, — выдохнул старик. — Ты-то сказал, там бумаги, мы думали, там просто какие-то твои бумаги…
— А на что вам чужие бумаги? — спросил Погодник.
— Ну… мало ли, — старик, казалось, был растерян, — может, у тебя там обряд записан?
— Можно подумать, есть люди, которые не знают обряд наизусть, — усмехнулся Погодник. — Он у вас даже на постаменте при въезде в город написан.
Сторож и Дозорный переглянулись — видно, знали об этом.
— Сам-то много народа наобрядовал? — спросил Дозорный строго.
Погодник решительно помотал головой:
— Никогда таким не занимался.
— Все так говорят, — Дозорный погрозил кулаком, — Смотри у нас, Алексей Петров…
— Заткнись, дурень! — шикнул на него старик и кивнул Погоднику: — А ты никому больше свою папку не показывай, не все в мире добрые люди, сам понимать должен, раз до седин дожил… — Он кашлянул и продолжил ворчливо: — Ладно, добро пожаловать в город. Был, говоришь, у нас? Порядки наши знаешь? Лица своего не открывать, за чужими лицами не подглядывать, имен не выспрашивать, фотографий и рисунков не хранить, если заметят, как чего-то лепишь из глины, теста или земли — за все это у нас полагается смерть через раскрытие лица. Понятно?
— Что ж тут непонятного, — кивнул Погодник. — это уж как везде. А подскажи-ка лучше, добрый человек, где найти работу и ночлег?
— Ну, это твое дело, — отмахнулся старик, — пройдись по домам, постучись, может, где найдешь. Только сейчас все на площади.
— Случилось у вас чего-то? — догадался путник.
— Случилось, — сквозь зубы сплюнул молодой. — Обрядовальщицу поймали.
* * *
Городская площадь оказалась наполнена людьми, но было их тут не много — количество горожан сильно поуменьшилось за те годы, что он здесь не был. Одеты все были одинаково: в старые, с показными заплатами куртки серых неброских оттенков, в мешковатые штаны, делавшие фигуры некрасивыми. Лица замотаны неизменными повязками до самых глаз. В некоторых городах носили серые намордники, в некоторых из мешковины, здесь же повязки были у всех черными, и Погодник со своим серым намордником выглядел чужим — на него бросали настороженные взгляды.
Посередине площади высилось пятиэтажное здание, хранившее следы былой администраторской строгости — видно, тут до магии располагалась городская мэрия или суд. Теперь здание стояло нежилым — окна зияли черными зубьями битых стеклопакетов, крыльцо с облупленными колоннами было завалено мусором. Кто же из горожан рискнет поселиться в таком видном здании, показав тем самым свои амбиции и любовь к роскоши? Стены над окнами последних этажей левого крыла были закопченными — здесь сжигали городские документы в первые месяцы магии.
Толпа еще шумела, но потихоньку расходилась по домам. Погодник осторожно пробился поближе и, привстав на цыпочки, заглянул поверх голов.
В центре площади стоял бетонный столб — бывший фонарный, а к нему старыми цепями была привязана женщина. Намордника не было — лицо ее было совершенно открыто, а коротко стриженые русые волосы лишь подчеркивали его красоту. Погоднику это лицо показалось необычайно красивым, но возможно потому, что он уже много лет не видел открытых человеческих лиц. На груди у женщины висела большая картонка с надписью «ANTONINA SAVINA, MIRNYI», а ниже русскими буквами с пятью восклицательными знаками «обрядовала!!!!!». А затем Погодник заметил маленькую девочку лет шести — она сидела на земле в двух шагах от столба, закрыв лицо руками, и тихо плакала.
— Тесто я месила, люди добрые, — повторяла женщина усталым и безнадежным голосом, — не было там золы, не было, и быть не могло… Может, подгорело чего-то снизу, но обычное тесто было, обычное, как у всех, как у вас…
— А кто Мельника убил? — крикнули из толпы.
— Не знаю, люди добрые, — безнадежно откликнулась женщина, не поднимая глаз, — тесто я месила, не было в нем золы, не могло быть… Может, из печи что насыпалось, крошки какие, но золы не было… — она на миг запнулась, обвела глазами толпу и произнесла: — Позаботьтесь о Зайке, люди добрые… Позаботьтесь, Христом богом молю…
— А Мельника зачем убила? — снова крикнули из толпы. — А сына Кирпичницы?
— Не я это, не я… Тесто я месила простое, не было в нем…
Закончить она не успела: хлестнул оглушительный разряд, тело женщины вмиг окуталось синим пламенем, а когда пламя рассеялось, на цепях висел обугленный скелет, и от него вверх, в небо, поднимался клубами белый пар. В воздухе едко пахло озоном, паленым волосом и чем-то кислым, чем пахнет всегда, когда срабатывает обряд.
