Её застывшее и ослепительно яркое в фосфоресцирующих отблесках лицо казалось маской мумии. Под ультрафиолетовыми лампами оно выглядело мертвенно-бледным, но теперь, в густом полумраке, экраны раскрашивали его в феерические тона. Беззубые десны непрерывно пережёвывали пищу, вкус которой Норна забыла десятки лет назад. Время от времени она по-старчески пускала пузыри, и по узору морщин слюна растекалась по всему подбородку.
Когда Холт вошёл в палату, Норна даже не посмотрела на него. Её взгляд беспокойно шарил по экранам, словно она воспринимала информацию одновременно с каждого из них. С мониторов слетали обрывки мелодий и монотонное бормотание, приглушённые неразборчивые дискуссии наслаивались на несколько музыкальных тем. Шум напоминал сердитый рокот толпы, но он был таким неясным и далёким, что больше походил на грохот тектонических сдвигов скал или печальные жалобы прибоя. Этот тревожный гул вызывал у Холта оскомину и проникал в глубь мозга, заставляя думать об аварии на станции его «домашнего офиса». Тем не менее он по опыту знал, что Норна принимала эти звуки с такой же чёткостью, как и образы.
– Привет, мать, – поздоровался он с притворной сердечностью. – Ты хорошо выглядишь. Гораздо лучше, чем прежде. Я верю, что скоро ты начнёшь вставать с постели. Мне бы твоя помощь пригодилась. Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи?
Норна встретила его слова с обычным равнодушием. Её взгляд по-прежнему шарил по экранам, что напомнило Холту цыплёнка, который склёвывает рассыпанные зерна.
Какое-то время он тоже смотрел на мониторы, но их образы были ему безразличны. Типичный набор: полдюжины каналов новостей, где дикторы, рассказывавшие о происходящем своим телезрителям, приходили к одинаковым выводам; три или четыре спортивные программы, показывавшие жестокость людей в различных видах поединков; четыре или пять комедий, похоже, повторявшие одни и те же шутки, и полдюжины романтических сериалов («Ах, мать, и не стыдно тебе в твоём-то возрасте!»), в которых герои и героини наслаждались безумной страстью – той самой, что свела вместе Морн Хай-ленд и Ника Саккорсо на Рудной станции. Короче, обычная и стопроцентная чепуха, которой ублажают себя людские массы до тех редких моментов, когда они пробуждаются, с ужасом видят происходящее вокруг и, не разобравшись в сути, навязывают худшие из возможных решений своим вождям и лидерам. Примером тому могли служить бунты человечества. Но остальное время иллюзорный мир экранов справлялся со своей задачей превосходно – хотя и без пользы для Холта Фэснера.
Наверное, в сотый раз он попытался понять страсть матери к мониторам. Неужели она видела в них то, что ускользало от него? Или она надеялась услышать в новостях, что его одолела какая-то неизлечимая болезнь? Или Норна вылавливала из бессвязного бормотания некое тайное знание, которого он был лишён, несмотря на все свои огромные возможности?
Желание найти ответы придавало его визитам особую остроту. Но что же Холт мог пропустить? По-видимому, немногое, если он оказался в состоянии извлечь пользу – и весьма весомую – из того смутного времени, когда миллиарды людей, сошедшие с нахоженных троп, потребовали от своих лидеров иррациональных действий. Он всё ещё внутренне посмеивался, когда вспоминал о бунтах человечества. Они воображали, что могут противостоять угрозе амнионов без генетической экспертизы на соответствие геному человека! Народные бунты и волна отвращения к генетическим экспериментам позволили Холту овладеть «Интертехом». А обладание «Интертехом», в свою очередь, дало ему контроль над контактами с амнионами – и этот ловкий ход привёл его к нынешнему положению вершителя судеб всего человечества.
Если какая-то личность в истории Земли и космоса могла заявить, что она мало что упустила в своей жизни, то это был именно Холт. И он до сих пор не позволял умирать своей неугомонности, а заодно и матери, – он боялся стать равнодушным.
В свои сто пятьдесят лет он пребывал в расцвете сил и физиологически ощущал себя мужчиной среднего возраста. Однако его щеки выглядели слишком румяными, и он часто моргал, пытаясь избавиться от обволакивающей глаз плёнки слизи. Иногда у него дрожали руки – особенно когда донимала простата. Врачи советовали ему не выполнять энергичных физических упражнений, поскольку сомневались, что ткани его сердца выдержат серьёзную нагрузку. Вот почему сейчас – ещё более, чем прежде, – он должен был избегать любых ошибок.
– Мать, – продолжил Холт с вкрадчивой сердечностью, словно Норна не пренебрегла его любезными вопросами, словно она действительно могла дать ответ на те вопросы, что волновали её сына. – Мне нужен твой совет. За несколько последних дней ко мне дважды обращался Годсен Фрик. Ты ведь помнишь его, верно?
Холту было прекрасно известно, что мать никогда и ничего не забывала.
– Он руководитель Протокольного отдела у Уорда. Фэснер улыбнулся, точно коммивояжёр.
– По какой-то причине Фрик считает, что имеет право действовать через голову начальника, когда ему не нравятся решения и политика, проводимая Уордом. Предосудительное нарушение субординации, не так ли? Уорд этого не потерпел бы, но он знает, что Годсен – мой протеже. Когда-то, лет десять назад, я решил, что Фрик может исполнить свой долг перед всем человечеством, приняв президентство Руководящего Совета Земли и Космоса. А это стало проблемой, верно? Для Уорда – как начальника Годсена. И для меня – как друга, союзника и руководителя Уорда.
Холт имел нездоровое пристрастие к подобным фразам.
– Мне бы хотелось, чтобы Уорда ничто не стесняло в его работе. Ведь от неё зависит весь человеческий космос.
А человеческий космос действительно зависел от полиции Концерна. Ни одна другая сила не обладала достаточной мощью, чтобы противостоять вторжению Амниона. И, следовательно, уникальное положение Холта также зависело от полиции Концерна. Если бы копы принадлежали не ему, а Руководящему Совету, он давно лишился бы своей империи.
Сквозь настойчивое бормотание экранов Фэснер уловил почти неслышный вопрос Норны, который она, разжевав беззубыми дёснами, исторгла из бескровных губ:
– Какова ситуация?
«Ах, мать, ты любишь меня, верно? Не хочешь, но всё-таки любишь». Холт продолжал улыбаться.
– Уорд решил, что настало время разобраться с самым скверным пиратским космопортом, который находится в запретном пространстве и помогает нелегалам в так называемом сбыте краденых товаров. Просто удивительно, как много людей желают обрести богатство, сотрудничая с нашими врагами и укрепляя их силы. Амнионы хотят завладеть нашими ресурсами – нашим сырьём, технологиями и генами. И пираты продают им это.
