Вот и теперь произошло то же самое. Дуглас стоял и глядел на незнакомца. Комната уже не была прежней, она неуловимо поменялась, потому что этот человек, быстрый, как вспышка молнии, залил ее своим светом. Дугласу это не нравилось.
Дверь закрылась прямо перед его лицом.
Деревянная вилка опустилась и поднялась; на ней было картофельное пюре. Когда бабушка позвала постояльцев на ланч, мистер Коберман (так звали нового жильца) принес с собой эту вилку, а также деревянные нож и ложку.
— Миссис Сполдинг, — сказал он спокойно. — Это мой собственный столовый прибор; пожалуйста, используйте его. Сегодня я съем ланч, но с завтрашнего дня мне понадобится только завтрак и ужин.
Бабушка сновала туда-сюда с дымящимися супницами (суп, бобы, картофельное пюре), стремясь произвести впечатление на нового постояльца, Дуглас же со стуком поигрывал на тарелке серебряными столовыми приборами: он заметил, что мистера Кобермана это раздражает.
— Я знаю фокус, — объявил Дуглас. — Смотрите.
Он щипнул ногтем зубец вилки. Как фокусник, он стал указывать то на один, то на другой сектор стола. И в том месте возникал вибрирующий металлический звук, волшебный голос. Фокус, конечно, нехитрый. Дуглас просто-напросто прижимал тайком ручку вилки к столу. Деревянная столешница служила резонатором. А можно было подумать, что это волшебство.
— Там, там и вот там! — восклицал Дуглас, радостно пощипывая вилку.
Он указал на тарелку с супом мистера Кобермана, и звук пошел оттуда.
Решительное красно-коричневое лицо мистера Кобермана обратилось в страшную маску. Он оттолкнул от себя тарелку и, скривив губы, откинулся на спинку стула.
Появилась бабушка.
— В чем дело, мистер Коберман, что-нибудь не так?
— Я не буду есть суп.
— Почему?
Мистер Коберман уставился на Дугласа.
— Потому что я сыт, больше не могу. Спасибо.
Извинившись, мистер Коберман пошел наверх.
— Ты что такое вытворил, прямо сейчас? — строго спросила Дугласа бабушка.
— Ничего. Бабуля, а почему он ест деревянными ложками?
— Не твое дело. И вообще: когда тебе возвращаться в школу?
— Остался месяц и три недели.
— О боже! — вздохнула бабушка.
На полпути ко второму этажу находилось большое, обращенное к солнцу окно. Стекло состояло из цветных, размером в шесть дюймов, фрагментов: оранжевых, пурпурных, голубых, красных, зеленых. Попадались и желтые, а также удивительного винно-красного цвета.
В колдовские предвечерние часы, когда солнечные лучи падали прямо на площадку и через просветы ограждения вниз, Дуглас стоял возле окна как прикованный, глядя сквозь цветные стекла на мир.
Вот мир голубой. Дуглас прижал нос к голубому стеклышку, за ним виднелось голубое-преголубое небо, ходили голубые люди, ездили голубые автомобили и бегали голубые собаки.
Но вот — Дуглас переместился к другой панели — мир сделался желтым. Мимо проплывали две женщины с лимонной кожей — дочери Фу-Маньчжу, не иначе. Дуглас захихикал. Стекло насытило золотом даже солнечный свет, и он разливался по всему вокруг, как расплавленная ириска.
Наверху послышался шорох. Дуглас знал, что мистер Коберман стоит у двери и наблюдает.
Не оборачиваясь, Дуглас заметил:
— Миры разных цветов. Голубые, красные, желтые. Все разные.
После продолжительной паузы мистер Коберман растерянно отозвался:
— Верно. Разноцветные миры. Все разные, да.
Дверь закрылась. В холле было пусто. Мистер Коберман ушел к себе.
Дуглас пожал плечами и нашел новую панель.
— Ой! Все розовое!
Это было просто, как дождевая капля. Вычерпав из тарелки сухой завтрак, Дуглас ощутил в глубине своего существа простое, чисто белое пламя ненависти, горевшее красиво и ровно. Дверь мистера Кобермана в верхнем этаже стояла тем утром приоткрытой, комната была пуста. Дуглас с отвращением заглянул внутрь.
Теперь это была комната мистера Кобермана. Прежде, когда в ней жила мисс Садлоу, она сверкала яркими тонами: настурции, мотки хлопчатобумажных ниток для вязанья, цветные картинки на стенах. Когда тут жил мистер Кейплз, все в комнате говорило о его подвижной, спортивной натуре: теннисные туфли на стуле, скомканный свитер на кровати, мятые брюки в стенном шкафу, вырезки из журналов с красивыми девушками на комоде. Но теперь…
Теперь комната сделалась вотчиной мистера Кобермана. Пустая, чистая, холодная, все со скрупулезной точностью расставлено по местам. Микробам, пылинкам, клеткам кислорода — всему были отведены строго определенные границы.
Дуглас закончил завтрак: на каждый кусок тоста с маслом приходилось два куска ненависти.
Он поднялся на площадку и выглянул в цветное окно.
Внизу, по тротуару, прогуливался, совершая свой обычный утренний моцион, мистер Коберман. Держался он прямо, на согнутой руке висела тросточка, соломенная шляпа торчала на голове как приклеенная.
Мистер Коберман выглядел голубым человеком, гуляющим по голубому миру с голубыми деревьями, голубыми цветами и… чем-то еще.
Это «что-то» относилось к мистеру Коберману. Дуглас прищурился. В голубом стекле мистер Коберман смотрелся по-особенному. Его лицо, костюм…
Но долго раздумывать Дугласу не пришлось. Мистер Коберман поднял глаза, увидел его, взмахнул, как для удара, тросточкой-зонтом, живо опустил ее и поспешил к передней двери.
— Молодой человек, — проговорил он, взбираясь по лестнице, — что это вы тут делаете?
— Просто смотрю.
— Смотришь, и все?
— Да, сэр.
Мистер Коберман стоял, борясь с собой. На лице у него серой проволокой выступили вены. Глаза походили на глубокие черные дырки.
Молча повернувшись, он спустился по лестнице, чтобы еще разок обойти квартал.
Дуглас полчаса играл на заднем дворе в песочнице. Около половины десятого послышался звон и грохот разбитого стекла. Дуглас вскочил. Было слышно, как через прихожую, а потом обратно в кухню быстро прошаркали домашние туфли бабушки. Бухнула снабженная пружинами дверь.
— Дуглас!
В руке у бабушки был старый ремень для правки бритв.
— Сколько можно повторять: не играй мячом об стену дома! Ох, ну хоть плачь!
— Я просто сидел вот тут, — запротестовал Дуглас,
— Ступай в дом! Полюбуйся, что ты наделал!
Большое цветное стекло громоздилось кучей радужных осколков на лестничной площадке. Венчал развалины баскетбольный мяч.
Не дав Дугласу времени заявить о своей невиновности, бабушка семь раз больно хлестнула его по заду. Дуглас вскрикивал и подпрыгивал, как выпрыгивает из воды рыба, но, приземлившись, получал новую порцию. Дикарский танец сопровождался старым как мир песнопением.
