– Скучный, – согласился Горбовский. – Именно. А теперь представьте себе, товарищи, стрекозу ядовито-жёлто-зелёную, с красными поперечинами, размах крыльев семь метров, на челюстях чёрная гадкая слизь… Представили? – Он задрал брови и посмотрел на нас. – Вижу, что не представили. Я от них бегал без памяти, а у меня ведь было оружие… Вот и спрашивается, что у них общего, у этих двух скучных киберов?
– Эта зелёная, – сказал я, – с другой планеты, вероятно?
– Несомненно.
– С Пандоры?
– Именно с Пандоры, – сказал он.
– Что у них общего?
– Да. Что?
– Это же ясно, – сказал я. – Одинаковый уровень переработки информации. Реакция на уровне инстинкта.
Он вздохнул.
– Слова, – сказал он. – Правда, вы не сердитесь, но это же только слова. Это же мне не поможет. Мне надо искать следы разума во Вселенной, а я не знаю, что такое разум. А мне говорят о разных уровнях переработки информации. Я ведь знаю, что этот уровень у меня и у стрекозы разный, но ведь это всё интуиция. Вы мне скажите: вот я нашёл термитник – это следы разума или нет? На Марсе и Владиславе нашли здания без окон, без дверей. Это следы разума? Что мне искать? Развалины? Надписи? Ржавый гвоздь? Семигранную гайку? Откуда я знаю, какие они оставляют следы? Вдруг у них цель жизни – уничтожать атмосферу везде, где ни встретят. Или строить кольца вокруг планет. Или гибридизировать жизнь. Или создавать жизнь. А может быть, эта стрекоза и есть в незапамятные времена запущенный в самопроизводство кибернетический аппарат? Я уж не говорю о самих носителях разума. Ведь можно же двадцать раз пройти мимо и только нос воротить от скользкого чучела, хрюкающего в луже. А чучело рассматривает тебя прекрасными жёлтыми бельмами и размышляет: «Любопытно. Несомненно, новый вид. Следует вернуться сюда с экспедицией и выловить хоть один экземпляр…»
Он прикрыл глаза ладонью и задудел песенку. Машка ела его глазами и ждала. Я тоже ждал и думал с сочувствием: плохо работать, когда задача не поставлена чётко. Трудно работать. Бредёшь, как впотьмах, и нет тебе ни радости, ни удовольствия. Слышал я об этих астроархеологах. Нельзя было к ним относиться серьёзно. Никто и не относился.
– А разум в космосе есть, – сказал Горбовский. – Это несомненно. Уж теперь-то я знаю, что есть. Но он не такой, как мы думаем. Не тот, которого мы ждём. И ищем мы его не там. Или не так. И попросту не знаем мы, что ищем…
«Вот именно, – подумал я. – Не тот, не там, не так… Это же несерьёзно, товарищи… Ребячество сплошное…»
– Вот, например, Голос Пустоты, – продолжал он. – Слыхали? Наверное, нет. Полсотни лет назад об этом писали, а теперь уж и не пишут. Потому что, видите ли, нет никаких сдвигов, а раз нет сдвигов, то, может, и Голоса-то нет? У нас ведь хватает этих зябликов – сами в науке разбираются плохо от лености или там плохого воспитания, но понаслышке знают, что человек-де всемогущ. Ай-яй-яй, стыдно, нельзя, не будем… Этакий дешёвенький антропоцентризм…
– А что это такое – Голос Пустоты? – спросила Машка тихонько.
– Есть такой любопытный эффект. На некоторых направлениях в космосе. Если включить бортовой приёмник на автонастройку, то рано или поздно он настроится на странную передачу. Раздаётся голос, спокойный и равнодушный, и повторяет он одну и ту же фразу на рыбьем языке. Много лет его ловят, и много лет он повторяет одно и то же. Я слышал это, и многие слышали, но немногие рассказывают. Это не очень приятно вспоминать. Ведь расстояние до Земли невообразимое. Эфир пуст – даже помех нет, только слабые шорохи. И вдруг раздаётся этот голос. А ты на вахте – один. Все спят, тихо, страшно – и этот голос. Да, неприятно, честное слово. Существуют записи этого голоса. Многие бились над дешифровкой и бьются сейчас, но, по-моему, это бессмысленно… Есть и другие загадки. Звездолётчики многое могли бы порассказать, только они не любят… – Он помолчал и добавил с какой-то печальной настойчивостью: – Это надо понять. Это не просто. Ведь мы даже не знаем, чего ждать. Они могут встретиться с ними в любую минуту. Лицом к лицу. И – вы понимаете – они могут оказаться неизмеримо выше нас. Совсем не такие, как мы, и вдобавок неизмеримо выше. Толкуют о столкновениях и конфликтах, о всяком там различном понимании гуманности и добра, а я не этого боюсь. Боюсь небывалого уничтожения человечества, гигантского психологического шока. Ведь мы такие гордые. Мы создали такой замечательный мир, мы знаем так много, мы вырвались в Большую Вселенную, мы там открываем, изучаем, исследуем – что? Для них эта Вселенная – дом родной. Миллионы лет они живут в ней, как мы живём на Земле, и только удивляются на нас: откуда такие появились среди звёзд?..
Он вдруг замолчал и рывком поднялся, прислушиваясь. Я даже вздрогнул.
– Это гром, – тихонько сказала Машка. Она посмотрела на него, приоткрыв рот. – Гром… Гроза будет…
Он всё прислушивался, шаря глазами по небу. – Нет, это не гром, – проговорил он наконец и снова сел. – Лайнер. Вон, видите?
На фоне сизых туч сверкнула и пропала блестящая полоска. И снова слабо громыхнуло в небе.
– Вот и сиди теперь – жди, – сказал он непонятно. Он посмотрел на меня, улыбаясь, а в глазах были печаль и напряжённое ожидание. Потом всё пропало, и глаза стали прежними, доверчивыми. – А вы чем занимаетесь, Станислав Иванович? – спросил он.
Я решил, что ему захотелось переменить тему, и стал рассказывать про септоподов. Что они относятся к подклассу двужаберных класса головоногих моллюсков и представляют собой особую, не известную ранее трибу отряда восьминогих. Характеризуются они редукцией третьей левой руки, парной к третьей правой гектокотилизированной, тремя рядами присосок на руках, полным отсутствием целома, необычайно мощным развитием венозных сердец, максимальной для головоногих концентрацией центральной нервной системы и некоторыми другими, не столь значительными особенностями. Впервые их обнаружили недавно, когда отдельные особи появились у восточных и юго-восточных берегов Азии. А спустя год их стали находить в нижнем течении великих рек – Меконга, Янизы, Хуанхэ и Амура, а также в озёрах довольно далеко от океанского побережья – например, вот в этом озере. И это поразительно, потому что обыкновенно головоногие в высшей степени стеногалинны и избегают даже арктических вод с их пониженной солёностью. И они почти никогда не выходят на сушу. Но факт остаётся фактом: септоподы превосходно чувствуют себя в пресной воде и выходят на сушу. Они забираются в лодки и на мосты, а недавно двоих обнаружили в лесу, километрах в тридцати отсюда…
Машка меня слушать не стала. Я это ей всё уже рассказывал. Она пошла в палатку, принесла оттуда «голосок» и включила автонастройку. Видно, ей было невтерпёж поймать Голос Пустоты.
