Метрах в пяти от неё, удобно прислонившись спиной к борту одной из яхт, пристроился на корточках мужчина. На вид ему можно было дать лет тридцать, если бы не сетка мелких морщин вокруг глаз, которые немного старили его лицо. Одетый в лёгкие свободные шаровары, он подставлял солнцу свой могучий обнажённый торс, кожа которого, однако, вовсе не собиралась светиться каким-то особым светом. Эта кожа, вообще, была с солнцем на ты, в меру грубая и бронзово-смуглая, она сразу выдавала в мужчине южного человека. Первое впечатление не обманывало, так как он действительно был почти чистокровным индусом, проведшим своё детство и юность на равнинах Инда и Ганга. И очень странно было увидеть в руках этого гиганта и почти киношного красавца, такие предметы, как планшет и кисть. Палитра и несколько тюбиков с краской лежали рядом. Художник бросил ещё один взгляд на девушку, положил на бумагу несколько мазков и с явной неохотой отложил планшет в сторону.
— Знаешь, Фелис, мне иногда очень хочется, чтобы Лос-Анджелес находился намного севернее, а лучше даже за полярным кругом, — заявил он, поднимаясь и разминая затёкшие ноги.
— Ха, вот не думала, что тебе так по вкусу холод и северная природа. Чем дальше я узнаю тебя, тем всё более и более удивляюсь, неужели долгое проживание в Тибете так на тебя повлияло?
— Нет, дорогая, ты не до конца поняла мою мысль, — мужчина ласково улыбнулся, — здесь слишком быстро встаёт солнце, тогда как на севере рассвет тянется намного дольше, и всё это время я мог бы тебя рисовать.
— Ага, значит, заставил бы меня сидеть в одном купальнике на берегу Ледовитого океана и почти пол года, пока тянется полярное утро писал бы мой бледно синий портрет. Ну спасибо, Раджан, я всегда знала, что ты очень заботливый. Надеюсь, ты хотя бы научишь меня замораживаться в ледяную глыбу, ты же, вроде как йог, или скажешь, что тебя в монастыре этому не учили? — Фелис соскочила на причал и со смешным выражением бесконечной мольбы подошла к своему спутнику, положила пальцы рук ему на плечи и заглянула в глаза снизу вверх, что шляпка сползла ей на спину.
— Да нет… Бледно синий меня не устраивает… Ты мне нужна золотисто-розовой дочерью южных морей, — проговорил Раджан как бы про себя, стараясь отвести взгляд от шальных глаз Фелис.
— А что, замороженная женщина — идеальный вариант, — продолжала та, пропустив слова Раджана мимо ушей, — сидит, не двигается, можно обойти со всех сторон, сколь угодно долго рассматривать, и взаимной любви не просит. Всё, дорогой, я тебя наконец-то раскусила, признайся, что ты любишь во мне модель, источник вдохновения, а вовсе не женщину! — девушка картинно надула губки, убрала руки с плеч мужчины и резко отвернулась, сложив руки у себя на груди.
— Фелис, ты… Ты что, обиделась? А я ведь только хотел показать свою любовь, глупо получилось, извини.
— Ну, ты просто как ребёнок, даже покраснел весь, несмотря на свою бронзовую кожу. Вот оно хвалёное индийское философское отношение ко всему! — Фелис вскинула руки к небу, но, однако, не обернулась.
— Знаешь, получается, что любовь стоит выше любой философии, даже если эта философия на ней и основана. Так ты действительно обиделась? — теперь нотки обиды слышались уже в голосе Раджана.
— Ха, он ещё спрашивает! Конечно, обиделась, притом настолько сильно, что искупить обиду ты сможешь только, — она задумалась, как бы выбирая страшную куру, потом вдруг резко обернулась и, поднявшись на мыски, клюнула оторопевшего Раджана в губы, — поцелуем! — закончила она и бросилась бежать по пирсу, заливаясь звонким смехом.
— Ах ты притворщица, вот догоню и заставлю тебя извиняться, — крикнул Раджан, срываясь с места вслед за своей подругой, оставив валяться недописанный портрет и краски, — не даром имя твоё означает тигрица!
— Если ты думаешь, что первый заметил это, то очень сильно ошибаешься! — Крикнула та, резко останавливаясь и нагибаясь, так что разогнавшийся Раджан пролетел мимо. Поймав рукой лишь воздух. — Вот только переводят они его, как киска.
— Кто это тебя так называет?! — выпалил мгновенно помрачневший Раджан.
— Так меня называет… — нарочно медленно, растягивая слова, произнесла Фелис, — мой любимый… — тут она сделала значительную паузу, и на всякий случай отошла на несколько шагов назад, так как Раджан уже начал сжимать кулаки, — папочка. — Закончила она, проглотив окончание слова, и снова рассмеялась. Когда же поток смеха понемногу иссяк, Фелис наконец-то взглянула на своего любимого, побитый вид которого снова её развеселил. — Нет, Радж, какой же ты всё-таки ревнивый, я просто не могу, — с трудом сдерживая смех и слёзы, проговорила она, — ты ревнуешь меня буквально ко всему, что движется и даже что не движется, неужели ты считаешь меня настолько извращенной?
— Положим, ты тоже ревнуешь меня к собственному портрету, — наконец-то вставил слово Ражан.
— Имею законное право! — Ничуть не смутившись, парировала Фелис. — В твоих умелых руках моё изображение становится, намного прекраснее, чище, возвышенней, чем оригинал. Есть от чего прийти в возмущение, мне даже иногда завидно становится, что это я живая Фелис, а не та анупамсундарта, краса ненаглядная с безжизненного листа бумаги. Тогда как ты, Радж, единственный и неповторимый, и никого другого мне не надо.
— Ты слишком меня перехваливаешь, создать красу ненаглядную мне пока не под силу, у меня нет нескольких веков опыта, что были даны в распоряжение древним мастерам, чьи работы, увы, до нас не дошли.
— Ну вот, я как всегда права! Ты цепляешься за любое слово, чтобы перевести разговор на свою живопись. Я вообще не понимаю, с чего это ты выбрал меня моделью для своей будущей великой картины, я же вовсе не индуска.
— Истинная красота не имеет национальности, но раз уж на то пошло, твоё средиземноморское лицо, столь странное для дочери страны свободы, — «свободы» он произнёс с некоторой иронией в голосе, — в сочетании с крепким и одновременно гибким телом северянки подходят мне как нельзя лучше.
— Ну, что касается моей средиземноморской внешности, то ты прекрасно знаешь, что моя мать была родом с Балкан. Отец любил её без памяти, а эта гурия-фурия вышла за него только ради денег, а после моего рождения сразу затребовала развод, притом хотела оставить меня себе, но отец от неё откупился, так я и выросла папиной дочкой.
— Не очень-то ты почтительна к своей матери, — покачал головой Раджан, — ведь именно она подарила тебе свою красоту.
— Зато характер у меня папин! И любить я всегда буду человека, а не деньги, не будь я Фелис Стомберг, так что ты, Радж, от меня не откупишься даже своими картинами. — Она запечатлела на его губах долгий поцелуй, для чего потребовалось напрячь всю силу обеих рук, чтобы склонить непокорную голову к себе. Когда же она, наконец, отстранилась, чтобы перевести дыхание, то спросила, нежно проводя кончиками пальцев по щекам, шее и груди любимого. — Теперь ты тоже будешь меня ревновать?
